В. С. АКСАКОВА — И. С. АКСАКОВУ
<24 ноября 1846>.
Сегодня едет Лопухина в Калугу и просила писем к тебе милый друг и брат Иван. — Я тебе писала в четверг, но не успела написать подробно о Гоголе, отесенька же непременно желает чтоб ты об этом знал в подробностях. Суди сам не помешательство ли это, по крайней мере, однопредметное. — До сих пор Шевырев не сообщил нам еще письма Гоголя к нему, но вот что мы знаем: он прислал Предуведомление к Ревизору, которое состоит вот в чем: Гоголь назначает деньги вырученные за новые издания Ревизора (вдруг будут печататься два издания одно в Москве, другое в Петербурге) в пользу бедных, преимущественно мелких чиновников. Просит всех читателей Ревизора стараться отыскивать бедных, разузнавать об них и препровождать их к лицам, означенным в конце, которые избранны им для раздачи денег бедным. Если же читатель не имеет времени заняться этим, то может прислать денежное вспоможение. Он ручается за лица избранные им что они, не будучи обременены большими обязанностями, будут добросовестно исполнять это дело, они обязаны не только раздавать деньги, но разузнавать о причине бедности и если нужно напутствовать наставлениями, даже призывать на помощь священников. Читателей же он просит не удовлетворяться письменными сношениями, но лично передавать означенным лицам известия о бедных. — Наконец он думает что лучше всего назначить час для таких свиданий и именно до 12 час.
Лица назначенны следующие:
в Москве
В Петерб.
Виелгорская, Адоевская, Дашкова, Юр. Фед. Самарин, Аркадий Росетт, и не помню еще кто то из мужчин. Разумеется мое имя будет выключено, отесенька уже пишет о том к Плетневу, Свербеева также просила о том. Но возможно ли допустить вообще печатание этого, это конечно значит предать его на посмеяние всех, он этого не понимает, но здравомыслящие его друзья не должны допустить до этого; но Шевырев так упрям что вероятно напечатает.
Развязка Ревизора состоит в разговоре актеров и некоторых лиц после представления Ревизора. Актеры венчают Мих. Сем. Щепкина, заходит разговор об Ревизоре и Щепкин дает ключ к точному истолкованию Ревизора, а именно что весь Ревизор ничто иное как наш душевный город что всё это наши страсти и что Хлестаков есть наша светская пустая совесть, перед которой наши страсти так сумеют вывернуться что еще покажутся добродетельными, что появление настоящего Ревизора должно напоминать нам того Ревизора, перед которым мы неминуемо должны явиться: наша неумолимая совесть. — Наконец оправдывает слова: Над собой смеетесьнад собой смеемся, этого смеха больше всего боятся наши страсти и так оканчивает в роде этих слов: станем же все служить земле и стремиться к Верховной красоте. — Разумеется и тут есть места прекрасные и сильные, но отесенька и Конст. справедливо говорят, что это только частицы прекрасного из Разъезда и даже лишенные их силы. Истинно тяжелое чувство доставляет чтение всего этого. Увы, человек, со всей его премудростью, без простоты и смирения. Если Гоголь не образумится, он потерян разумеется как художник. Хотят все писать к нему. Хорошо если б он принял советы друзей. — Не знаю успеет ли маменька написать тебе сегодня, сейчас воротилась от обедни. — Обнимаю тебя, милый друг и брат Иван.
Сестра и друг Вера
Отесенька велит тебе сказать что он совершенно согласен с тобой в том, что ты отлагаешь печатание твоей книги.
Конст. просит тебя переслать ему письмо Самарина. Конст. читал Грановскому последние стихи твои и он пришел в совершенно искренний восторг.
Примечания
с. 395). Ответ И. С. Аксакова — от ноября 1846 г. (там же, с. 398—401).
„Отец и друг“ — подписывает свои письма к сыновьям С. Т. Аксаков; „сестра и друг“ — подписывает письма к брату Вера Сергеевна; „отесенька“ — называют Сергея Тимофеевича многочисленные сыновья и дочери. На почве патриархального помещичьего бытия выросла на редкость дружная семья, объединенная и общими убеждениями. Поэтому естественно, что старшая дочь С. Т. Аксакова, Вера Сергеевна (1819—1864) — девушка самостоятельная и оригинальная — часто в письмах своих является рупором всей семьи Аксаковых и прежде всего ее главы „отесеньки“. К тому же Сергей Тимофеевич уже в 40-х годах почти совсем потерял зрение, часто болел, и Вере Сергеевне невольно приходилось быть и сестрой милосердия отца и его писцом. В единомыслии отца и дочери нетрудно убедиться. Достаточно обратиться к небольшому неопубликованному письму Сергея Тимофеевича к сыну Ивану, которое было продиктовано одновременно с комментируемым письмом. Там Аксаков-отец, между прочим, писал: „Прочтя присланные Гоголем Предуведомление к новому изданию Ревизора и новую его развязку, я убедился вполне, что Гоголь помешался. Я решился восстать напечатанию того и другого и на выпуск его книги, напечатанной в Петерб. Завтра посылаю сильное письмо об этом к Плетневу и сейчас посылал показать его Шевыреву. Они могут меня не послушать; но я, по крайней мере, сделаю что могу. Вслед за этим напишу самое решительное и откровенное письмо к Гоголю“. Как известно, намерение свое С. Т. Аксаков осуществил: письма Плетневу и Гоголю с протестом против напечатания „Выбранных мест из переписки с друзьями“, „Предуведомления“ и „Развязки“ были посланы (см. ниже письмо № 19 и комментарий к нему). Почему же Аксаковы Сергей Тимофеевич, Вера Сергеевна (ср. ее письма к М. С. Карташевской в „Истории моего знакомства“, с. 154 и 155) и Константин Сергеевич (см. его письмо Гоголю — Русский Архив, 1890, I, с. 152—156) так отрицательно отнеслись к новым произведениям Гоголя? Объяснение заключается, повидимому, в том, что Аксаковы, богатые практическим, житейским опытом, раз навсегда продумавшие вопрос о православии и церкви, о власти и дворянстве, о крестьянине и помещике и т. д., сильные традиционными помещичьими семейными и моральными устоями, сначала с тревогою (см. выше письмо № 5 и комментарий к нему), а затем с горячим возмущением встретили судорожные религиозные и общественные искания и бескомпромиссные выводы Гоголя, отрыв его от реальной российской действительности, уклон в сторону религиозной экзальтации и социально-политического утопизма, хотя бы и с феодальной окраской. К этому присоединялись серьезные опасения — потерять первоклассного художника, от которого так много ждали и который явно сворачивал на путь бессильной проповеди, лишенной полнокровных художественных образов. К тому же Гоголь в „Выбранных местах“, „Развязке“, „Предуведомлении“ иногда высказывал мысли, о которых славянофилы предпочитали умалчивать, иногда же доводил близкие им идеи до абсурдного предела и выражал всё это в форме, легко попадающей под обстрел противника. Так, например, известные своей крепостнической обнаженностью советы Гоголя „русскому помещику“ вызвали возмущение не только Белинского, но и Аксаковых и Свербеевых, хотя славянофилов невозможно заподозреть в стремлении к последовательной фактической ликвидации феодально-крепостнической системы. Но субъективно они исповедовали „народолюбие“ и всегда его афишировали. Константин Аксаков мог искренно упрекать Гоголя в поклонении „публике“ и презрении к „народу“, прекрасно иллюстрируя слова Маркса о феодальном социализме: „Аристократия потрясала нищенской сумой пролетариев, как знаменем, чтобы собрать вокруг себя народ“. Так — в основном — понимал отношение славянофилов к Гоголю и Белинский, когда писал (6 февраля 1847 г.) В. П. Боткину: „Они подлецы и трусы, люди не консеквентные, боящиеся крайних выводов собственного учения; а он — человек храбрый, которому нечего терять, ибо всё из себя вытряс, он идет до последних результатов“.
Вот почему Вера Сергеевна боится, что Гоголь отдает себя на посмеяние, а Сергей Тимофеевич пытается приостановить печатание новых произведений Гоголя или, по крайней мере, отмежеваться от них. Заметим, кстати, что другие видные славянофилы (Хомяков, Киреевские) встретили „Выбранные места“ молчанием, и лишь о Ю. Ф. Самарине известно, что он книгой Гоголя остался недоволен (И. С. Аксаков в его письмах, I, с. 417). Солидарны с Аксаковыми были Свербеевы.
С другой стороны, резкие упреки Аксаковых Гоголю связаны с их впечатлением, что в „Выбранных местах“ он льстит царю и людям „занимающим важное место“, людям придворных сфер, „великосветским ханжам и мистикам“, „знатным Маниловым“. Таким образом, часть славянофилов усмотрела в книге Гоголя ориентацию на царя, придворные круги, бюрократию, по отношению к которым занимала в эти годы несколько фрондирующую позицию. Славянофильство, хотя и было течением дворянским и объективно-крепостническим, в ряде вопросов расходилось с официальной линией. В основе этого противоречия было разное понимание методов проведения и характера крестьянской реформы — правящими кругами, с одной стороны, и частью поместного дворянства, с другой.
Возмущало Аксаковых и отсутствие у Гоголя необходимого такта в обычных житейских делах, например, в делах благотворительности. Гоголь придал им в своем „Предуведомлении к Ревизору“ характер широкой гласности и публичности и, сам того не сознавая, создавал на глазах у правительства и общества особую благотворительную организацию (см. ниже комментарий к письму № 19). Это нарушало принятый дворянским обществом порядок ведения подобных дел и возбуждало слухи и подозрительность (см. об этом в письме С. Т. Аксакова Гоголю от 9 декабря 1846 г. — История моего знакомства, с. 159). Вопрос о благотворительности вызвал в 1847 г. не лишенную интереса журнальную полемику, в которой застрельщиком был К. С. Аксаков, а участие приняли Н. Мельгунов, Шевырев и др. (Барсуков. Жизнь и труды Погодина, IX, с. 65—73 и В. Евгеньев-Максимов. „Современник в 40—50 гг.“, с. 144—149).
„Шевырев не сообщил нам еще письма Гоголя к нему“ — речь идет о письме Гоголя к Шевыреву от 2 ноября 1846 г. (Письма, III, с. 237—239), с которым было послано „Предуведомление к Ревизору“.
И. С. Аксакова читал его брат Константин Т. Н. Грановскому, но возможно, это были „Совет“ (К. С. А.), „К Мухановой“, „К портрету“. Первое из них было в это время напечатано в „Современнике“ (2-я книжка), а два последних в октябре 1846 г. были посланы И. С. Аксаковым семье.
Характерны попытки Аксаковых сблизиться с Грановским. „Радуюсь сближению Грановского“ — отвечал И. С. Аксаков сестре (И. С. Аксаков в его письмах, I, с. 399). На это сближение шел, повидимому, и сам Грановский, отходивший в это время от Герцена и Белинского.