180. С. Т. АКСАКОВ — И. С. АКСАКОВУ
<Москва.> 3-го марта <1850 г.> Пятница
...Но отгадай, какая дама провела у нас вечер <в> этот день?.. Александра Осиповна Смирнова. Она прожила в Москве три дня проездом в Петербург. Значение 1-го марта открылось ей самым забавным образом; прошлого года Гоголь очень сердился, что ему об этом не сказали. Нынешний год я написал ему следующую записку: «Чтоб Вы опять не стали пенять мне, я извещаю Вас, что 1-е марта — день рождения Вашей старой и доброй приятельницы...»1 Кажется, можно было догадаться, о ком идет речь? Ничего не бывало! Гоголь, который в присутствии Александры Осиповны ничего не видит, не слышит и ни о чем, кроме нее, не думает, вообразил, что я извещаю его о дне рождения Александры Осиповны, который имеет быть, кажется, 6-го марта. Гоголь покупает коробочку со спичками для чистки зубов и нравоучительную книжку для чистки она родилась не в этот день. Гоголь ссылается на меня, и Константин рассекает гордиев узел, объявив настоящую новорожденную. Несмотря на это, Гоголь обедал не у нас, а с Александрой Осиповной, но с нею провел у нас вечер до исхода 1-го часа! — Я очень обрадовался свиданию с Александрой Осиповной. Боже мой, как она изменилась в продолжение трех с половиною лет! Она старуха, она страшно что такое! Гоголь в ее присутствии — описать невозможно. Таким схвачен он на портрете Моллера, который, верно, ты видел у Хомякова. Таким бывает он в счастливые минуты творчества. Нет никакой возможности признать его влюбленным, и потому я объясняю себе это обстоятельство другим образом: между ними существует совершенное согласие в религиозном и нравственном отношении2. Я не знаю, правда ли это, — но Гоголь убежден в том, — мой разговор с Александрой Осиповной утвердил меня в моей догадке. Вера думает точно так же. Я сошел вниз. Александра Осиповна очень мне обрадовалась; Гоголя еще не было; живой разговор завязался между нами и скоро перешел в горячий спор, который, разумеется, я сейчас прекратил, сказав, что об этом предмете нам никогда спорить не должно. Она успела протвердить она любит Гоголя, Гоголя, а не поэта... Я улыбнулся и сказал, что и . Когда я между слов промолвил, что, слава богу, талант Гоголя жив и что он здраво смотрит на предметы, Смирнова расхохоталась и, разгорячась, высказала мне, что Гоголь точно так же смотрит на всё, как смотрел в своих письмах, что без них он никогда бы не написал второго тома «Мертвых душ», что он не отступился ни от одного слова, в них написанного, и что он решился меня обманывать, в этом отношении, со всеми другими3. Что за укладистая вещь у этих людей вера! Они пойдут с нею на всякую подлость! Прямо из-за евангелия они начинают забавляться скандальными до живописности разговорами! Они не только допускают всякие человеческие падения, которых и нельзя не допускать, но они отвергают и всякую скромность, всякую пощаду святости чужих убеждений! Терпимость всегда была основанием моих свойств. Поступай как хочешь втайне, но не смей мне этого рассказывать, не смей без рубашки показываться на улице. Мне очень досадно, что я с ней виделся. Она рассказала мне кое-что о дальнейшем развитии «Мертвых душ», и по слабости моего ума на всё легла тень ложных их убеждений. Например, она мне открыла секрет, что Гоголь никогда не представит своей рукописи государю, что̀ я советовал, хотя уверен, что он дозволил бы ее напечатать; нет, он хочет до тех пор ее исправлять, пока всякий глупый, привязчивый цензор не пропустит ее без затруднения. Я отвечал: как жаль, какая ложная мысль!4...
Примечания
Автограф ЛБ. Фонд Аксаковых (ГАИС, III/III/22-г).
1 — Ольги Семеновны.
Публикуемое письмо является весьма характерным подтверждением того вредного влияния, которое А. О. Смирнова пыталась оказывать на Гоголя.
2 В письме к брату Ивану В. С. Аксакова также писала об А. О. Смирновой: «Гоголь при ней совершенно счастлив, она его очень любит, у них есть свой особый мир, так сказать, в котором у них совершенно одинакие взгляды, понятия, впечатления, язык. Гоголь очень мало сообщает другим из него, потому что видит разность взглядов, но Александра Осиповна менее осторожна и несколько раз проговаривалась. Например, она говорила Константину: „Сдайтесь, обратитесь к нашим началам“. Гоголь спросил ее, к каким началам. Она ему на ухо что-то пошептала — разумеется, что мир религиозный, мистический, который очень опасен для всех, особенно для Гоголя. Конечно, его книга была плодом этого направления. Видно, что для Александры Осиповны не осталось никаких других интересов в жизни, по крайней мере умственной. Гоголь хотел обратить внимание ее на малороссийские песни, на их содержание, просил Наденьку спеть, но Александра Осиповна почти не слушала, говоря, что народная музыка для нее не имеет никакой цены, что она понимает только музыку Бетховена и пр., что малороссийские песни потому ей больше русских нравятся, что напоминают ей ее детство и т. д. Константин и тут рассердился» (неизд. — ЛБ, ГАИС, III/IV/20-а).
«И. С. Аксаков», I—II, примеч., по указателю). В письме к И. С. Аксакову от 4 марта 1850 г. К. С. Аксаков писал: «Здесь была Смирнова. Узнав, что она здесь, я поехал к ней. Она мне очень обрадовалась, я сам был рад её видеть. Вечер провела она у нас и сидела до половины первого. Вот, не могу сойтись я с этой женщиной! Неприятно с ней! Отсутствие всякой логики в голове, сухость, даже какая-то неискренность — всё это очень отталкивает. Я поспорил и даже побранился с ней. Тут сидел Гоголь, радостный и счастливый до того ее присутствием, что просто, казалось, лучи шли от него: так он был светел. Между ними как бы установилась постоянная гармония и понимание. Но мне чужда Смирнова. Это не то что тебе. Ты к ней неравнодушен, и она тебя искренно любит. Вскоре пустилась она бранить народ, не признавать красоту русских песен. Я спорил и, наконец, заметил ей: „Виноват, я и забыл, что вы урожденная Росетт“. — Гоголь не давал мне порядочно высказывать моего мнения. Бог их знает, как-то не просты они — и Гоголь, и Смирнова, и все, им подобные. Нет свободы в этих людях» (неизд. — ЛБ, ГАИС, III/III/1-б).
3 Это утверждение Смирновой опровергается рядом других источников. И. И. Панаев, например, вспоминая о встрече в 1848 г. Гоголя с сотрудниками «Современника» — Некрасовым, Панаевым, Гончаровым, Григоровичем, — писал: «Гоголь <...> всем нам дал почувствовать, что его знаменитые „Письма“ нисаны им были в болезненном состоянии, что их не следовало издавать, что он очень сожалеет, что они изданы» (И. Панаев«Если бы можно было воротить назад сказанное, я бы уничтожил мою „Переписку с друзьями“. Я бы сжег ее» (М. Щепкин. Записки, цит. изд., стр. 446).
4 «В подобных измышлениях и рассудительствах Гоголя, — писал И. С. Тургенев по поводу высказываний Гоголя о пользе цензуры, — слишком явно выказывалось влияние тех особ высшего полета, которым посвящена бо́льшая часть „Переписки“, оттуда шел этот затхлый и пресный дух» (И. . Полн. собр. соч., цит. изд., т. XI, стр. 434).