Гоголь Н. В. - Шевыреву С. П., около 20 апреля (н. ст.) 1839 г.

106. С. П. ШЕВЫРЕВУ.

Чивитавеккия. <Около 20> апреля <н. ст.> 1839 года.

Сей же час пишу к вам подробное донесение. Знаю, оно вам нужно. Мы, помните? расстались: ваш пароход уходил — мы стояли на башне. Мы стояли долго, пока наконец ваши лица и фигуры не скрылись и пароход не обратился в один синеющий столб и струю дыма над ним. Я предложил Софье Борисовне возвратиться домой. Ей всё еще хотелось глядеть. «Хотя я не вижу его, по крайней мере вижу бег его; ведь он на нем, на том пароходе; он ведь там!» — она говорила. Наконец мои представления, что воздух посвежел, заставили ее неохотно оторвать глаза от милого ей в ту минуту моря. Мы сошли с башни. Она была печальна. Я не хотел утешать ее развлечением мыслей, потому что такого рода развлечения неуместны, особливо, когда они доставляются тому, кто чувствует много и глубоко. Мне казалось лучше дать свободное течение необходимой грусти. Пришедши домой, я старался говорить именно побольше об вас, потому что уже в этом была для нее большая сладость. Мы говорили долго, припоминали всё, все ваши качества, всё, что составляет вас. Софья Борисовна наконец сделалась веселее и улыбалась. Я вообще заметил в ней мнительность, чувство опасения, воображение, готовое представлять могущие произойти неприятные случаи. Это было трудно победить. Но мы, сообразивши вместе, как бог милостив, оказав уже в этом попечение о вас, послав вам в сопутники Погодина именно в ту самую пору, которая так тяжка, в пору разлуки, вывели ясное заключение, что хранительная его рука простерта над вами и с вами ничего не может случиться кроме хорошего. Я даже прибавил, что вы очень задумались, когда я вам намекнул о возможности приехать в Рим раньше положенного срока, что вы даже сказали, что это может случиться и в самом деле. Софья Борисовна чуть не засмеялась. Она, однако ж, очень ослабела и чувствовала усталость. Я заметил, и она тоже согласна с этим, что к вечеру ее мнительность становится всегда почти сильнее и воображение тревожнее, и потому я был очень рад, что мы провели тот вечер таким образом, а не другим. Борис был совершенно весел: произвел мою левую ногу в каретную лошадь, привязал ее к стулу, тянул очень долго за поводья и был этим очень доволен. С тех пор он получил очень нежную привязанность к моей ноге и всё спрашивает: здорова ли лошадь? На другой день, в 7 часов утра, мы были уже на ногах. Софья Борисовна была очень бодра. Мы отправились, покамест закладывали экипаж, глядеть виллу, которую княгиня располагает нанять. Прогулка наша была по берегу моря, и хотя к ней было не совсем близко, хотя туда и назад мы ходили пешком, несмотря на то она не устала ни мало, что с ней, как она говорит, редко случалось. Ветер морской ее заметно освежил, и я даже почти уверен, что он над нею будет иметь благодетельное влияние, когда она проживет месяц или полтора в Чивитавеккии... почел долгом вас уведомить.

... Прощайте. Будьте здоровы. Целую вас и жму вашу руку крепко и братски.

Ваш Гоголь.

Печатается по тексту первой публикации.

«Сочинениях и письмах», V, стр. 367—369.

10 апреля 1839 г. М. П. Погодин с женою и С. П. Шевырев, расставшись с Гоголем, выехали из Рима во Францию через Неаполь. На пути из Неаполя в Марсель пароход, на котором ехали Погодин и Шевырев, делал остановку в Чивита-Веккии, куда Гоголь выехал проститься с ними (18 апреля). Затем Погодин и Шевырев поехали дальше, а жена Шевырева Софья Борисовна и его сын Борис направились с Гоголем в Рим.

—1839 г. До этого времени известно лишь одно полуделовое письмо Гоголя к Шевыреву от 10 марта 1835 г. Шевырев приехал в Рим еще осенью 1838 г., но, по-видимому, до приезда в Рим Погодина (в начале марта 1839 г.), между ним и Гоголем не установились сколько-либо близкие отношения. С полной уверенностью можно утверждать, что сближению Гоголя с Шевыревым способствовал приезд Погодина — ближайшего друга и единомышленника Шевырева.

К концу пребывания Шевырева в Риме они с Гоголем переходят на ты (см. № 119), а при отъезде Шевырева во Францию Гоголь берет на себя дружескую заботу о его жене и сыне. С этих же пор между Гоголем и Шевыревым завязывается более регулярная переписка и вообще они становятся близкими людьми до конца жизни Гоголя.

— вероятно, З. А. Волконская.