19. В. А. ЖУКОВСКОМУ.
1848. Байрут. Апреля 6.
Пишу к тебе, бесценный и родной мой, несколько строчек из Байрута, за несколько часов до отъезда с пароходом в Смирну и Константинополь. Уже мне почти не верится, что и я был в Иерусалиме. А между тем я был точно, я говел и приобщался у самого гроба святого. Литургия совершалась на самом гробовом камне. Как это было поразительно! Ты уже знаешь, что пещерка1или вертеп, в котором лежит гробовая доска, не выше человеческого роста; в нее нужно входить, нагнувшись в пояс; больше трех поклонников в ней не может поместиться. Перед нею маленькое преддверие, кругленькая комнатка почти такой же величины2 с небольшим столбиком посередине, покрытым камнем (на котором сидел ангел, возвестивший о воскресении). Это преддверие на это время превратилось в алтарь. Я стоял в нем один; передо мною только священник, совершавший литургию. Диакон, призывавший народ к молению, уже был позади меня, за стенами гроба. Его голос уже мне слышался в отдалении. Голос же народа и хора, ему ответствовавшего, был еще отдаленнее. Соединенное пение русских поклонников, возглашавших «господи, помилуй» и прочие гимны церковные, едва доходило до ушей, как бы исходивш<ее> из какой-нибудь другой области. Всё это было так чудно! Я не помню, молился ли я. Мне кажется, я только радовался тому, что поместился на месте, так удобном для моленья и так располагающем молиться. Молиться же собственно я не успел. Так мне кажется. Литургия неслась, мне казалось, так быстро, что самые крылатые моленья не в силах бы угнаться за нею. Я не успел почти опомниться, как очутился перед чашей, вынесенной священником из вертепа для приобщенья меня, недостойного... Вот тебе все мои впечатления из Иерусалима. Дай мне известия о себе и о всем, что тебя касается, скорей, как можно. Я не имею до сих пор еще ответа ни на длинное мое письмо из Неаполя, ни на письмо из Иерусалима. Адресуй в Полтаву, для большей же точности прибавь: а оттуда в село Васильевку. Это деревенька моей матери, где я приостановлюсь на лето. Рад буду несказанно, если уже застану там твое письмо.
Обнимаю вас крепко всех, от велика до мала.
Твой Н. Гоголь.
На обороте: Francfort sur Main.
Son excellence monsieur Basile de Joukoffsky (Василию Андреевичу Жуковскому).
Francfort s/M. Saxenhausen.
Salzwedelsgarten vor dem Schaumeinthor.
1 сама пещерка
2 почти не больше ее
Примечания
Печатается по подлиннику (ЛБ).
Первоначально напечатано: с пропусками — в «Сочинениях и письмах», VI, стр. 455—456; так же — в «Письмах», IV, стр. 176—177. Полностью печатается впервые.
. Это трезвое признание, резко расходящееся с искусственно приподнятым тоном письма, является правдивым свидетельством о подлинном, весьма далеком от религиозных восторгов и экзальтации, самом прозаическом настроении Гоголя во время его паломничества. См. также его позднейшие честные признания в письме к Жуковскому от 28 ноября <1850> о том, что ничего, кроме „сонных впечатлений“, не вынесла его „сонная душа“ из Палестины, что в Назарете сидел он, как на почтовой станции где-нибудь в России, и т. д. Белинский оказался прав: Гоголю было «незачем ходить пешком в Иерусалим». (Письмо к Гоголю. — Соч. Белинского, стр. 713.)
Я не имею... . — см. №№ 1 и 11.