ЯЗЫК ГОГОЛЯ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ В ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА
1
Величайший русский художник слова Гоголь “своим именем означил, по выражению И. С. Тургенева, эпоху в истории нашей литературы”1*. Еще при жизни он заслужил от передовых представителей русской общественной мысли имя “гениального поэта и первого писателя современной России” (Белинский)2*. Ученик Пушкина и его пламенный почитатель, который, по словам С. Т. Аксакова, “вполне понимал его и любил до безумия”1, писатель “Пушкина партии”, по определению Н. М. Языкова, Гоголь неизмеримо расширил сферу образов и идей русской реалистической прозы и драмы и щедро обогатил ее новым творческим методом отражения действительности. Он укрепил критическое начало в русской литературе, положив в основу его пушкинский принцип народности, неразрывно связавший литературно-художественное искусство с бытом, языком, мыслями и чувствами всего народа. Гоголь, по словам Белинского, стал одним из “великих вождей” своей страны “на пути сознания, развития, прогресса”3*.
Язык русской художественной литературы с середины 30-х годов XIX в., с того времени, как Белинский раскрыл великое значение Гоголя для дальнейшего движения национального русского словесного творчества, развивался в передовых своих течениях под глубоким и все расширяющимся влиянием языка Гоголя, принципов его художественной стилистики, открытых Гоголем приемов словесной характеристики лиц, а также форм сатирического изобличения отрицательных явлений жизни. “Гоголевское начало” стало животворным источником усовершенствования и обогащения национально-русского художественного мастерства. Вместе с тем Гоголь внес щедрый вклад в сокровищницу русского общенационального языка. Силою своего гения он освободил некоторые стили разговорно-бытовой речи от условных стеснений и литературных штампов, привитых вкусами ограниченной социальной среды.
“Арабесок”, “Миргорода” и “Ревизора”, а затем и “Мертвых душ”, на прогрессивное молодое поколение русской интеллигенции, было огромное. В. В. Стасов в своих воспоминаниях так рассказывает об этом: “Вот где можно сказать, что новое поколение подняло великого писателя на щитах, с первой же минуты его появления. Тогдашний восторг от Гоголя — ни с чем не сравним. Его повсюду читали точно запоем. Необыкновенность содержания, типов, небывалый, неслыханный по естественности язык, отроду еще неизвестный никому юмор — все это действовало просто опьяняющим образом. С Гоголя водворился на Руси совершенно новый язык; он нам безгранично нравился своей простотой, силой, меткостью, поразительной бойкостью и близостью к натуре. Все гоголевские обороты, выражения быстро вошли во всеобщее употребление. Даже любимые гоголевские восклицания: “чорт возьми”, “к чорту”, “чорт вас знает” и множество других — вдруг сделались в таком ходу, в каком никогда до тех пор не бывали.
Вся молодежь пошла говорить гоголевским языком. Позже мы стали узнавать и глубокую поэтичность Гоголя и приходили от нее в такой же восторг, как и от его юмора”2.
Гоголь привил вкус к живым, о́бразным и непринужденным экспрессивным выражениям народной речи в широких кругах русского читающего общества. Он обогатил словарный состав языка новыми фразеологическими единствами и новыми словами, происшедшими от имен гоголевских типов.
Общеизвестно, как враждебно реакционеры и староверы, сторонники старых карамзинских норм “литературности” слога встретили демократический стиль Гоголя. Н. Полевой, Ф. Булгарин, О. Сенковский, Н. Греч, К. Масальский и их клика демонстративно позорили язык Гоголя как неправильный и грязный, а слог — как неряшливый и неоригинальный, особенно в “Ревизоре” и “Мертвых душах”.
Жандармский генерал С. В. Перфильев, по словам С. Т. Аксакова, отзывался о стиле “Мертвых душ” вполне определенно: «[......] сальности в прежних сочинениях, даже в “Ревизоре”, его не оскорбляли; но [...] здесь они оскорбительны, потому что как будто нарочно вставляются автором»3.
Н. Я. Прокопович сообщает об “одном почтенном наставнике юношества”, который говорит, что «“Мертвые души” не должно в руки брать из опасения замараться; что все, заключающееся в них, можно видеть на толкучем рынке»4.
Академик Я. К. Грот5 пишет П. А. Плетневу: “[...”.
как говорил Белинский, “противоречие общественных форм русской жизни с ее глубоким субстанциальным началом”4*, т. е. с великим назначением и великим будущим русского народа. Для Гоголя обе эти категории — лирического и иронического, сатирического — являются не только характерными признаками русских народных свойств и “начал”, но они, по его мнению, и внутренне объединились в национальном характере русского народа.
“Трудно найти русского человека, — писал Гоголь, — в котором бы не соединялось, вместе с уменьем перед чем-нибудь истинно возблагоговеть, свойство — над чем-нибудь истинно посмеяться”6.
В языке русской комедии (так же, как и в самом русском общенародном языке) беспощадная сила насмешки зажигается огнем лирического негодования.
Гоголь считал наиболее ярким художественным воплощением национально-русского стиля русские пословицы. “Сверх полноты мыслей, уже в самом образе выражения в них отразилось много народных свойств наших; в них все есть: издевка, насмешка, попрек, словом — все шевелящее и задирающее за живое...”7. Неутомимо изучая национальный русский язык во всем многообразии его проявлений, Гоголь стремится постичь “внутреннее его существо и выражение”. В образной семантике народных слов и прозвищ, в богатой оттенками и поражающей острыми сопоставлениями понятий синонимике народных выражений Гоголь старается открыть национально-русское понимание тех или иных предметов, качеств, свойств. По его наблюдениям, “свойство чуткости, которое в такой высокой степени обнаружилось в Пушкине, есть наше народное свойство. Вспомним только одни названия, которыми народ сам характеризует в себе это свойство, например: название ухо, которое дается такому человеку, в котором все жилки горят и говорят, который миг не постоит без дела: — всюду спеющий и везде успевающий; и множество есть у нас других названий, определяющих различные оттенки и уклонения этого свойства”8. “Простой народ”, по представлению Гоголя, является творцом языка и хранителем его сокровищ. Живой народной речью можно и должно “говорить о предметах нужных и даже очень высоких”. Народное русское свойство — “уметь пронять хорошенько словом”. “Произнесенное метко, все равно, что писанное, не вырубливается топором. А уж куды бывает метко все то, что вышло из глубины Руси [...] нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово”9. Гоголь считал русский язык “полнейшим и богатейшим из всех европейских языков”10.
В процессе углубления своих художественных задач Гоголь увидел свое главное дело в сближении языка художественной литературы с живой и меткой разговорной речью народа.
“безбрежными и бездонными волнами; наше писательское дело — направить часть этих волн в наше русло, на нашу мельницу!”11 Из произведений великого писателя эти волны уже в обогащенном и преобразованном виде возвращаются в то же общенародное море. Чтобы оценить значение Гоголя в истории развития русского литературного языка и языка русской художественной литературы, необходимо понять отношение Гоголя к ее национально-художественной вершине — творчеству А. С. Пушкина.