Виноградов В. В.: Язык Гоголя.
Примечания

Примечания

Впервые — Литературный архив. (АН СССР. Ин-т русской литературы). Н. В. Гоголь. Материалы и исследования / Под ред. В. В. Гиппиуса. Вып. 2. М.; Л., 1936. С. 286—376. Печатается по тексту этого издания.

1

Гоголь был первым писателем, к которому Виноградов обратился, начав заниматься поэтикой русской литературы. Первые его публичные доклады на эти темы тоже были о Гоголе (1920 г.; см. II, 470, комментарий); его дебютной печатной работой о поэтике стала статья о сюжете и композиции повести «Нос» (1921). Эта и две последующие статьи о Гоголе вошли в его книгу «Эволюция русского натурализма» (1929), историко-литературным центром которой безусловно является Гоголь; ему посвящены и две самостоятельные книги — «Гоголь и натуральная школа» (1925) и «Этюды о стиле Гоголя» (1926). Существенное место занимает этот писатель и в тогдашних теоретических работах Виноградова, посвященных сказу и теории поэтической речи.

В конце 20-х годов им задумывалось еще несколько больших работ: о связях Гоголя с французскими романтиками, Вальтер Скоттом, «романтически-ужасным жанром» (последние две должны были составить 2-й и 3-й выпуски «Этюдов о стиле Гоголя»), об образе автора у Гоголя (см. II, 481). Работа над Гоголем в это время связывалась у Виноградова с деятельностью группы по изучению литературных стилей 30—40-х годов при Государственном институте истории искусств, которою он руководил. Эта группа, как писалось в одном из отчетов, «сосредоточила свое внимание на изучении стиля Гоголя. В результате работы группы составился сборник трудов ее участников, приготовленный к печати». Сборник назывался «Гоголь и его эпоха». В перечне материалов значится и статья Виноградова «Гоголь и историческая действительность» (сборник не вышел).

На рубеже 30-х годов предметом непосредственных занятий Виноградова стала история русского литературного языка; их результатом явилась книга «Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX вв.» (1934), вышедшая как учебник для высших учебных заведений; в ней есть глава о Гоголе. В этой главе в сжатом виде были изложены некоторые положения, развернутые потом в «Языке Гоголя». Главою автор был недоволен, считая, что она получилась менее удачной, чем разделы о писателях, которыми он доселе специально не занимался. «Как ни странно, — писал Виноградов жене, — Гоголю в моем учебнике не повезло» (8 окт. 1934 г.; цитируемые далее письма также адресованы жене, Н. М. Малышевой; хранятся в ААН). «В моем „Курсе“ („Очерках...“ — А. Ч.) главка о Гоголе ниже всякой критики» (14 окт. 1934 г.).

Статья о языке Гоголя была заказана Виноградову В. В. Гиппиусом, редактором сборников «Гоголь. Материалы и исследования», для второго их выпуска. Виноградов в это время находился в ссылке в Вятке.

19 апр. 1934 г. он выехал на место своего поселения, где ему предстояло, по его слову, «1000 дней ссылочного бытия». «Разница между полноправным гражданином и ссыльным, — писал он с дороги, — та же, что в грамматике между действительным и страдательным залогом (скажите Лое (Я. В. Лоя — лингвист. — А. Ч.), что такие залоги существуют, — он сомневался). Я направлен, привезен, послан и т. п. — вот как я стараюсь мыслить <...> Вот и пробный камень для меня. Если я действительно как ученый далек от середины по направлению к величине, то я сумею преодолеть все препятствия и все неудобства работы «в глуши, во мраке заточенья» <...>. А если нет, туда мне и дорога, т. е. утраты для человечества нет, как меня убеждал В. П. Горбунов» (следователь. — А. Ч.). И в том же письме он уже излагает план своих работ на два года: закончить «Стиль „Пиковой дамы“», писать «Стиль Пушкина» («эту книгу труднее всего будет писать в провинциальных условиях») и две книги по грамматике, лексике и фразеологии русского языка.

На следующий день по прибытии он уже работает над «Пиковой дамой». В ближайшие два месяца заканчивает эту статью, готовит словарные материалы, пишет главу о «Повестях Белкина» для «Стиля Пушкина», статью в «Литературную газету», редактирует предполагавшуюся к изданию книгу Е. П. Иванова о быте города и деревни и их профессиональных «языках» начала XX в. и пишет к ней предисловие.

Заказ на статью о Гоголе Виноградову был передан, очевидно, с женой, приехавшей к нему в Вятку 30 июня (на два месяца). Во всяком случае, летом работа над статьей в полном разгаре, и уже в сентябре В. В. Гиппиус торопит с ее окончаньем. Но работа расширялась и затягивалась. «Если я не поспею с Гоголем к Академ<ическому> сборнику, — писал Виноградов 23 сентября, — то я включу статью о Гоголе в задуманную мною книгу: «Язык русской прозы XIX в. (I т.: Карамзин, Марлинский, Сенковский, Полевой, Гоголь, Даль, Достоевский — до ссылки)». И на другой день: «Читаю Мельникова-Печерского и старинные словари. Много времени сижу над Гоголем. Очень расстроен, тем, что не могу писать коротко. Статья разрастается. Вообще зреет новая книга».

В статье, по собственному признанию автора, сначала писались разделы о позднем Гоголе. «Кончил заниматься публицистикой Гоголя, написал о языке „Авторской исповеди“ и „Переписки с друзьями“. Теперь — „Мертвые души“ на очереди. Иду с конца к началу. Так — яснее всего» (23 сент.).

Конец сентября заполнен интенсивной работой. 25 сент.: «Сегодня утром хорошо работал над Гоголем <...> У меня теперь голова занята мыслями о грамматике совр<еменного> яз<ыка>, а рука — статьей о Гоголе». 27 сент.: «А я все сижу над языком Гоголя. Написал уже листа 2. Но тема меня увлекает независимо от статьи». 28 сент.: «Статья <...> подвигается. У меня соблазн написать большую книгу о языке Гоголя. Построение получается неожиданное для меня самого. <...> Пишу я не очень бодро (головные боли мешают). Кроме того, я никогда не знаю в процессе работы, что выйдет из моих писаний. Мне обидно лишь, что я отошел от „Стиля Пушкина“». 29 сент.: «Работаю я очень много. Даже до изнеможения. Если не выйдет статья, получится книга о языке Гоголя. Мне кажется, что она будет интереснее и лучше моей книги о пушкинском языке». 30 сент.: «Гоголь пишется. <...> Нахожусь в раздумье, вернуться ли мне к „Стилю Пушкина“ или закончить книгу о языке Гоголя».

Еще в середине сентября стало ясно, что к сроку не успеть, и Виноградов просит отсрочки. Гиппиус ее дает — до 20 октября. Интенсивность работы еще усиливается. 2 окт.: «Кроме Гоголя, я ничего на свете не вижу. У меня в жизни не затишье, а болотная неподвижность. Водопровод действует. Радио — тоже» (целодневно включенное радио квартирных хозяев очень мешало В. В. — А. Ч.). 3 окт.: «Гоголь движется быстро. Но пока все это не статья, а материал для книги. Гиппиус требует, чтобы я непременно написал об „украинской подоснове“ гоголевского языка. А в Вятке нет „Украинского словаря“ Гринченка. Во всяком случае, кроме „Стиля Пушкина“, у меня теперь еще будет книга — „Язык Гоголя“». 4 окт.: «Жизнь моя оледенела — и не тает. <...> Но за работой сижу. Статья о Гоголе меня мучит. Не хочется писать кое-как. А к молниеносной работе, как прежде, моя голова оказывается сейчас негодной. Намечается множество интересных вопросов; собирается ценный материал. Но все это надо привести в систему, а времени мало».

Постепенно созрело решение «писать статью не об эволюции гоголевского языка в целом, а о последнем этапе гоголевского языка, т. е. о языке Гоголя с конца 30-х годов» (6 окт.). Несмотря на сужение замысла, вскоре стало очевидно, что не успеть и к 20 октября. Гиппиус дает последнюю отсрочку — до 15 ноября. И хотя пришла верстка книги «Язык Пушкина» и с 31 октября по 6 ноября пришлось заниматься ею, статья к этому сроку была закончена. Писание ее заняло чуть больше четырех месяцев.

Последнее упоминание о Гоголе в ближайший год — в начале ноября 1935 г. 1 ноября сотрудники местного НКВД устроили в комнате Виноградова обыск и увезли на грузовике все его материалы: рукописи, картотеки, словари, книги, перепечатанный на машинке «Современный русский язык» — «всего 7 тюков. <...> Конечно, мое одиночество и 18-часовая работа могли подать повод к подозрениям» (1—2 ноября 1935 г.). Позже, благодаря хлопотам Н. М. Малышевой на Лубянке, архив удалось вернуть. Но в тот день эта реквизиция ощущалась Виноградовым как самая большая катастрофа после ареста. Однако уже 2 ноября вечером он вчерне набрасывает план очередной книги, а 3-го его переписывает. Это был план книги о Гоголе, над которой он так много думал, когда писал статью «Язык Гоголя».

2

Работа «Язык Гоголя» возникла на фоне и в контексте исследований Виноградова о Пушкине и по истории русского литературного языка. Это объясняет некоторые ее особенности. Во-первых, в ряде случаев Виноградов не объясняет того или иного из «периферийных» тезисов, подразумевая знакомство читателя с теми из своих работ, где эти тезисы подвергались систематическому обследованию. Во-вторых, в работе не всегда впрямую, но достаточно последовательно проводится противопоставление Гоголя Пушкину как писателей с соответственно «экстенсивной» и «интенсивной» лингвостилистическими позициями (ср. программное положение об «интенсивности» пушкинского стиля в статье «О стиле Пушкина» (ЛН. Т. 16—18. С. 135)). Такое противопоставление обусловило различие методик работы Виноградова с текстами Пушкина и Гоголя. Если в пушкиноведческих работах Виноградов с особой тщательностью исследует особенности конкретных поэтических формул и целых текстов, постоянно уделяет внимание отражению в пушкинском слове не только общих, но и индивидуальных чужих стилей, по сути тяготея к жанру стилистического комментария, то в работе «Язык Гоголя» он сосредоточивается на общих тенденциях, проступающих в языке и стиле писателя, почти не снисходя до функциональных истолкований тех или иных приемов, стилистических формул, текстов.

В пушкиноведческих работах Виноградов постоянно выходит за рамки лингвистического отношения к материалу — в работе о Гоголе подобные выходы спорадичны. Характерно, что в 30-е годы Виноградов не создал работы ни об одном гоголевском произведении (даже о «Мертвых душах», представленных в «Языке Гоголя» наиболее подробно, но отнюдь не «индивидуализирующе», для Виноградова это не столько произведение Гоголя, сколько этап в его языковой и стилистической эволюции) подобной статье «Стиль „Пиковой дамы“». Это тем более показательно, что впервые метод широкого обследования «литературного фона» был опробирован Виноградовым именно на гоголевском материале в статьях «Натуралистический гротеск. Сюжет и композиция повести Гоголя „Нос“» и «О литературной циклизации. По поводу „Невского проспекта“ Гоголя и „Исповеди опиофага“ Де Квинси» (Виноградов II. С. 5—75; ср. сопоставление первых четырех глав «Стиля „Пиковой дамы“» с «носологической» частью первой статьи о Гоголе в комментариях Е. А. Тоддеса — Виноградов V. С. 345).

Несомненную роль в ориентации Виноградова на экстенсивное описание «экстенсивной» гоголевской стилистической системы сыграло общее состояние гоголеведения 1930-х годов. С одной стороны, оно характеризуется весьма малым интересом к проблемам языка, стиля и поэтики Гоголя, т. е. отсутствием необходимого фундамента или точки отталкивания для теоретических построений или полемики (ср. обзор Виноградовым гоголеведческой литературы до 1924 г. в книге «Гоголь и натуральная школа», завершающийся жестким выводом: «Поэтика Гоголя еще не исследована и не установлена» — Виноградов II. С. 210). С другой стороны, проблемы идеологической и социологической интерпретации творчества Гоголя ставятся в ту эпоху чрезвычайно резко, общая оценка наследия Гоголя не выработана, что дает простор для жесткой и не всегда конструктивной полемики, критики, переходящей в «проработку» исследователя. Наиболее показательным примером может служить дискуссия о научном методе В. Ф. Переверзева, в ходе которой вопрос о Гоголе стал одним из главных пунктов обвинения. См.: Против механистического литературоведения: Дискуссия о концепции В. Ф. Переверзева. М.: Изд-во Ком. Акад. (Коммунистическая Академия, секция литературы, искусства и языка), 1930; ср.: Литературные дискуссии (Переверзевщина. Буржуазный либерализм в литературе. «Перевал». Воронский. Творческие пути пролетарской литературы). М., 1931. С. 5—10.

В этой ситуации акцент на материале, на освоении и приведении в систему языкового богатства Гоголя представлялся достаточно целесообразным. Далекий от Виноградова как методологически, так и по выводам об особенностях гоголевского стиля Андрей Белый, характеризуя свою работу, подчеркивал: «Моя книга — сплетенье цитат, иногда их ракурсов в свободной редакции», «не бесцельны и скромные работы собирателей „сырья“; в качестве такого сырья, введения к словарю Гоголя, к элементам поэтической грамматики Гоголя, работа моя была бы не бесполезна» ( Мастерство Гоголя: Исследование. М.; Л., 1934. С. XV, 42). Формулировки Андрея Белого носят во многом этикетный характер (об особенностях научно-художественной концепции книги «Мастерство Гоголя» см.: Паперный В. М. Андрей Белый и Гоголь. Статья третья // Литература и публицистика. Проблемы взаимодействия // Учен. зап. Тартуского ун-та. Вып. 683. Тарту, 1986. С. 57—65), однако они показательны как своего рода знаки научной и культурной ситуации, в которой создавалась и работа Виноградова.

Опубликованная во 2-м томе издания «Н. В. Гоголь. Материалы и исследования», работа Виноградова логично вписывается в его контекст. Том составили статьи, посвященные конкретным проблемам гоголевского творчества, богатые материалом и достаточно аккуратные в конечных выводах.

Основные положения статьи «Язык Гоголя» оставались для Виноградова актуальными и в 1950-е годы, работа «Язык Гоголя и его значение в истории русского языка» (1953) представляет собой своего рода новую редакцию идей середины 1930-х годов. В ОЯХЛ отдельная глава посвящена стилистике исторической прозы Гоголя (С. 601—623). В плане ближайших занятий, составленном Виноградовым за год до смерти, первым пунктом значится «отношение творчества Гоголя к пушкинскому» (ОТХР. С. 231). Замысел сопоставительной работы о Пушкине и Гоголе нашел лишь частичное воплощение; см.: К диалектике развития словесно-художественных форм («Евгений Онегин» Пушкина и «Мертвые души» Гоголя) // Проблемы лингвистической стилистики: Тез. докл. М., 1969; ср.: Виноградов V. С. 345.

*Гл. VII — «Язык Лермонтова»; гл. VIII — «Борьба и взаимодействие разных литературных стилей в 30—40-е годы XIX в. Рост литературного значения разночинско-демократических стилей».

²* Вопрос о литературной позиции Бенедиктова разрабатывался Л. Я. Гинзбург. См. ее статьи: Из литературной истории Бенедиктова (Белинский и Бенедиктов) // Поэтика. Сб. II. Л., 1927; Пушкин и Бенедиктов // Пушкин. Временник пушкинской комиссии АН СССР. М.; Л., 1936. Вып. 2 (переиздана в кн.: Гинзбург Л. О старом и новом. Л., 1982), а также предисловия к изданиям стихотворений Бенедиктова в Малой и Большой сериях «Библиотеки поэта» (Л., 1937, 1939). В концепции Л. Я. Гинзбург (позднее уточненной в монографии «О лирике» (М.; Л., 1964; 2-е изд. — Л., 1974)) Бенедиктов интерпретирован как антагонист Пушкина и «школы гармонической точности», а его поэзия — как одно из ярких проявлений кризиса поэтической культуры 1820-х годов. (Ср. также: Шимкевич К. Бенедиктов, Некрасов, Фет // Поэтика. Сб. IV. Л., 1929). Замечания Виноградова о стиле Бенедиктова см.: ЯП. С. 351. «Антипушкинскому» характеру творчества Полежаева посвящена работа: Коварский Н. Полежаев и французская поэзия // Русская поэзия XIX века. Сб. статей <...> / Под ред. и с предисл. Б. М. Эйхенбаума и Ю. Н. Тынянова. Л., 1929. Для «младших формалистов» Гинзбург и Коварского борьба Бенедиктова или Полежаева с Пушкиным была по преимуществу борьбой различных принципов отношения к поэтическому слову. Ср. трактовку противостояния Полежаева Пушкину как факта идеологического и политического в предисловии Л. Б. Каменева к кн.: Полежаев А. И. Стихотворения. Л., 1933 (там же резкая критика статьи Н. А. Коварского — с. 30—31). Попытку интерпретировать поэзию Бенедиктова как демократическую, а в 1840—1850 гг. и реалистическую предпринимает Ф. Я. Прийма во вступ. статье к изд.: Бенедиктов В. Г. исканий Бенедиктова и Полежаева, представлена в главе «Поэзия 1830-х годов» (История русской литературы: В 4 т. Л., 1981. Т. 2; автор — В. Э. Вацуро).

³* Выражение «метафизический язык» в значении, описанном Виноградовым, употреблялось Пушкиным в статьях «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», <«О причинах, замедливших ход нашей словесности...»>, <«О переводе романа Б. Констана „Адольф“»> и в письмах П. А. Вяземскому от 1 сент. 1822 и 13 июля 1825 гг.

⁴* Цитируется: Сомов О. М. Обозрение российской словесности за первую половину 1829 г. // Северные цветы на 1830 год. СПб., 1829. С. 77.

⁵* О рецепции творчества Вальтера Скотта в русской культуре см..: Левин Ю. Д. Прижизненная слава Вальтера Скотта в России // Эпоха романтизма. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1975 (статья сопровождена библиографическим перечнем «Вальтер Скотт в русской печати 1811—1833»); Алексеев М. П. Вальтер Скотт и его русские знакомства // Русско-английские литературные связи (XVIII—первая половина XIX в.). М., 1982 (Лит. наследство. Т. 91). Основная литература вопроса приведена в этих статьях. В 1920—1930-х годах рецепцией творчества Вальтера Скотта в русской литературе (преимущественно в аспекте «Пушкин и Вальтер Скотт») занимался Д. П. Якубович, список его трудов см.: Виноградов II. С. 500; ср. также предисловие Л. С. Сидякова к публикации работы Д. П. Якубовича «Арап Петра Великого» (Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1979. Т. 9. С. 261—265; о неизданной монографии Д. П. Якубовича «Пушкин и Вальтер Скотт»). Об ориентации молодого Гоголя на прозу Вальтера Скотта Виноградов писал в «Этюдах о стиле Гоголя» (глава «Рудый Панько и рассказчики из романов Вальтера Скотта»), см.: Виноградов II. С. 255—260. Детальному обзору воздействия на Гоголя Вальтера Скотта и русских «вальтер-скоттиков» Виноградов намеревался посвятить отдельную работу (Там же. С. 257).

⁶* Обыгрываются слова Гоголя в письме к матери М. И. Гоголь от 30 апр. 1829 г.: «Здесь (в Петербурге. — А. Н.) так занимает всех все малороссийское...» (Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. Б. м.: Изд-во АН СССР. Т. 10. С. 142).

⁷«Борис Годунов», «Несколько мыслей о преподавании детям географии», отрывок «Женщина», отрывок 1834 г., статьи, вошедшие в сборник «Арабески».

⁸* Позиция Белинского представлена Виноградовым без учета идейной борьбы вокруг «украинского вопроса». По замечанию комментаторов новейшего издания (А. Л. Осповат, Л. С. Пустильник), рецензия была полемически заострена против влиятельной трактовки украинской словесности в духе теории «официальной народности». «Белинский знал, что большинство украинских писателей, выступавших на страницах русской печати, в то время консолидировались вокруг ретрограднейшего „Маяка“». Издатель этого журнала С. А. Бурачек противопоставлял украинскую культуру, в которую «не проникла еще условная всемирная образованность» (Маяк. 1840. Ч. 2, гл. 4. С. 44. — А. Н.), передовой русской культуре, которую представляли «Отечественные записки» (Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1979. Т. 4. С. 605). Ср. также: Комаров А. И. Украинский язык, фольклор и литература в русском обществе начала XIX века // Учен. зап. Ленингр. ун-та. Сер. филол. наук. Л., 1939. Вып. 4.

⁹* Вероятно, перефразируются слова Н. И. Надеждина об Украине («Какое-то тайное согласие признает ее славянской Авзонией...») из рецензии на первую книжку «Вечеров на хуторе близ Диканьки» («Телескоп». 1831. Ч. 5. № 20). Цит. по: Надеждин Н. И. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 280.

¹⁰* Перефразируются слова Пушкина из рецензии на 2-е изд. «Вечеров...» (впервые опубл. — Современник. 1836. Кн. 1): «...все обрадовались этому живописному описанию племени поющего и пляшущего». Пушкин повторял выражение Екатерины II. См.: Лотман Ю. М. Из наблюдений над структурными принципами раннего творчества Гоголя // Учен. зап. Тартуского ун-та. Тарту, 1970. Вып. 251. С. 34.

¹¹* Виноградов основывается на датировке начала переработки «Тараса Бульбы» августом 1839 г., предложенной Н. С. Тихонравовым. См.: Гоголь Н. В. Соч. 10-е изд. Т. 1. С. 659. По мнению комментатора «Тараса Бульбы» в академическом издании И. Я. Айзенштока, переработка повести приходится на конец 1840 — май 1842 г. См.: Гоголь Н. В. —711.

¹²* Неточно цитируется реплика тетушки из повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка»: «Воно ще молода дытына!»

¹³* Это положение было развито в статье «О языке ранней прозы Гоголя» (Материалы и исследования по истории русского литературного языка. М., 1951. Т. 2. С. 94—138).

¹⁴* Усиление националистических тенденций во второй редакции «Тараса Бульбы» было отмечено еще Н. С. Тихонравовым (переработка речи Тараса о товариществе, появление в финальном монологе Тараса образа русского царя).

В литературоведении 1930-х годов упреки в национализме в адрес «Тараса Бульбы» довольно часты. Например: «Повесть испорчена юдофобством, православием; вторая более поздняя редакция ухудшила повесть...» (Воронский А. К. Гоголь // Воронский А. К. Избранные статьи о литературе. М., 1982. С. 461); ср. комментарий к академическому изданию: Указ. соч. Т. 2. С. 725—726. Обвинения в национализме могли звучать и вне вопроса о разных редакциях повести: «В этих произведениях („Страшная месть“, „Тарас Бульба“. — А. Н.) проявляются идеи, мотивы русского национализма, шовинизма»; «Обращение Гоголя к прошлому казачества не было, конечно, выражением принадлежности к украинскому национально-освободительному движению, как это пытаются интерпретировать некоторые «исследователи». В «Тарасе Бульбе» Гоголь почти на каждом шагу подчеркивает, что его казаки борются за русскую землю. Дворянский шовинизм находит здесь отчетливое выражение» (Храпченко М. Н. В. Гоголь. М., 1936. С. 65, 66). В дальнейшем подобного рода обвинения не актуализировались. Показательна позиция Г. А. Гуковского, утверждавшего, что «вторая редакция „Тараса Бульбы“ вовсе не является такой переработкой произведения, как, например, вторая редакция „Портрета“». Отмечая во второй редакции повести «ростки тех реакционных, националистических, мистических и елейно-моралистических тенденций, которые овладеют Гоголем через год-два и которых почти совсем нет в первой редакции», Гуковский подчеркивал, что «это вовсе не значит, что вся переработка повести или даже основное содержание этой переработки были направлены на изменение политического колорита ее в „смягчающую“ или, тем более, реакционную сторону; наоборот, стихийно-демократическая тенденция, намеченная в первой редакции, прояснилась и художественно уточнилась во второй» ( Реализм Гоголя. М.; Л., 1959. С. 138 (книга писалась в 1946—1949 гг.). Ср. также мнение, высказанное в издании, ответственным редактором которого был Виноградов: «Историзм и народность стиля „Тараса Бульбы“ наиболее полно выявляются во второй окончательной редакции» (Третьякова Н. П. Работа Гоголя над языком и стилем «Тараса Бульбы». Сопоставление разных редакций // Материалы и исследования по истории русского литературного языка. М.; Л., 1953. Т. 3. С. 106).

¹⁵* Сопоставление Гоголя с Гомером появилось впервые в статье Белинского «О русской повести и повестях г. Гоголя» (1835); критик писал о «Тарасе Бульбе»: «Если в наше время возможна гомерическая эпопея, то вот вам ее высочайший образец, идеал и прототип» ( Т. 1. С. 304). В ходе полемики 1842 г. о «Мертвых душах» сопоставление Гоголя с Гомером вызвало иронические замечания К. П. Массальского («Сын отечества». 1842. № 6). Всерьез положение о сходстве Гоголя и Гомера отстаивал К. С. Аксаков в брошюре «Несколько слов о поэме Гоголя „Похождение Чичикова, или Мертвые души“» (М., 1842). Критик, в частности, писал: «В „Мертвых душах“ мы находим одну особенность, о которой мы не можем умолчать, которая невольно выдается и невольно приводит нам на мысль «Илиаду». Это тогда, когда встречаются сравнения; сравнивая, Гоголь совершенно предается предмету, с которым сравнивает, оставляя на время тот, который навел его на сравнение; он говорит, пока не исчерпает весь предмет, приведенный ему в голову. Всякий, кто читал «Илиаду», верно вспомнит Гомера, читая сравнения Гоголя...» (цит. по: Аксаков К. С., Аксаков И. С. «Мертвых душах» («Москвитянин». 1842. № 8): «Говоря о полуденной стихии в Поэме Гоголя, как забыть чудные сравнения, встречающиеся нередко в „Мертвых душах“. Их полную художественную красоту может постичь только тот, кто изучал сравнения Гомера и италиянских эпиков, Ариоста и особенно Данта...» (цит. по: Русская эстетика и критика 40—50-х годов XIX века. М., 1982. С. 66); далее примеры из Гоголя, Гомера и Данте. Соображения К. Аксакова и Шевырева вызвали возражения Белинского (см.: Белинский. Т. 6. С. 419), явившиеся лишь частностью в глобальном расхождении критиков (о содержании и характере полемики см.: Манн Ю. В. «Мертвые души»: Писатель — критика — читатель. М., 1984. С. 176—195).

Сопоставление гоголевских и гомеровских сравнений проводил А. А. Потебня (см.: Потебня А. А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905. С. 294). В. Я. Брюсов в статье «Испепеленный. К характеристике Гоголя» (первая публ. «Весы». 1909. № 4), развивая мысль о гиперболизме как основе гоголевского стиля, заметил: «Очень вероятно, что бой под Дубно и написан не столько на основании изучения малороссийской старины, сколько под влиянием перевода Гнедича «Илиады» (Брюсов В. Я. «...тема „Гнедич и Гоголь“ не менее закономерна, чем „Гнедич и декабристы...“» (Лотман Ю. М. Истоки «толстовского направления» в русской литературе 1830-х годов // Учен. зап. Тартуского ун-та. 1962. Вып. 119. С. 4; ср.: Там же. С. 47—60); «Разумеется, немыслимо как-то отождествлять Гоголя и Гомера, и скорее можно поражаться тому, с какой все же ясностью и отчетливостью звучит гомеровское в стиле Гоголя, в стиле его поэтической действительности» ( Гоголь в своей литературной эпохе // Гоголь: История и современность. М., 1985. С. 108); А. П. Чудаков. Вещь в мире Гоголя // Там же. С. 274, 280).

¹⁶* Мандельштам И. «Гоголь и натуральная школа», см.: Виноградов II. С. 191—193.

¹⁷* Первая публикация «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» («Новоселье». СПб., 1834. Ч. 2) была осуществлена под псевдонимом «Рудый Панько». Ср. наблюдения над двумя ипостасями рассказчика «Повести...» (основное повествование и эпилог): Реализм Гоголя. М.; Л., 1959. С. 219—224.

¹⁸* «Мертвые души», т. 1, гл. V. См.: Гоголь Н. В. Указ. соч. Т. 6. С. 94.

¹⁹«Мертвые души», т. 2, гл. III. См.: Гоголь Н. В. Указ. соч. Т. 7. С. 47, 48.

²⁰* Ср. положительную оценку этой работы в статье В. А. Десницкого, помещенной в том же издании, что и комментируемая работа: «В настоящее время мы замечаем, наконец, у В. Ф. Переверзева некоторые сдвиги в направлении иного понимания литературы и творческого процесса художника, чем то, которое нашло такое законченное и неприемлемое выражение в его книге о Гоголе» (Н. В. Гоголь. Материалы и исследования. М.; Л., 1936. Т. 2. С. 32). Выше (С. 29—31) Десницкий резко критикует монографию Переверзева «Творчество Гоголя» (1-е изд. Пг., 1914), продолжая линию своей статьи «О пределах спецификации в литературной науке» (в кн.: В борьбе за марксизм в литературной науке: Сб. статей. Л., 1930).

Виноградов полемизировал с книгой Переверзева в работе «Гоголь и натуральная школа», см.: С. 200—202. Ср. «антикритику» Переверзева в предисловии ко второму изданию (повторено в третьем и четвертом изданиях его книги): Переверзев В. Ф. Творчество Гоголя. 4-е изд. Иваново-Вознесенск, 1928. С. 16—17.

²¹* Выражение «смирдинская школа» восходит к словоупотреблению второй половины 1830-х годов. Вероятнее всего, здесь отсылка к словам И. И. Дмитриева из письма В. А. Жуковскому от 13 марта 1835: «...», цитируемым Виноградовым в ЯП (С. 319). Ср.: Дмитриев И. И. Соч. М., 1986. С. 417. О лингвостилистической позиции О. И. Сенковского см.: ЯП. С. 191—194, 338—354.

²²* Имеется в виду «Письмо к издателю», напечатанное в III томе пушкинского «Современника» за подписью: А. Б. и с пометой: Тверь. 23 апреля 1836. Авторство Пушкина было раскрыто в работах: Красногорский В. П.  2; Оксман Ю. Г. <Комментарий к «Письму к издателю»> // Атеней. 1924. Кн. 1—2. О содержании полемики Пушкина с Гоголем см.: Пушкин. Итоги и проблемы изучения. М.; Л., 1966. С. 231—233; Петрунина Н. Н., Фридлендер Г. М. —1836 годах // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1969. Т. 6. С. 212—220 (раздел написан Н. Н. Петруниной). Об отношениях «Современника» с «Библиотекой для чтения» см.: Каверин В. Барон Брамбеус. История Осипа Сенковского, журналиста, редактора «Библиотеки для чтения». М., 1966. С. 74—80.

²³* Об ориентации Гоголя на стили французской «неистовой словесности» см. в статьях «Из биографии одного „неистового“ произведения», «Романтический натурализм» (Виноградов II. —100 и примеч. к ним). Специальная работа на эту тему задумывалась Виноградовым, но не была написана. См.: Виноградов II. С. 240.

²⁴* Характеристику стилистической позиции Н. А. Полевого см.: ЯП. С. 326—338. Ср. о переводческой работе Полевого в статье: Вольперт Л. И. «Адольф» Бенжамена Констана в переводах П. А. Вяземского и Н. А. Полевого // Пушкин и его современники: Уч. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. Псков, 1970. Т. 434.

²⁵* О понятии «образ автора» в научной системе Виноградова см.: Чудаков А. П. В. В. Виноградов и теория художественной речи первой трети XX века // Виноградов V. С. 309—315.

²⁶* Цит. рецензия О. И. Сенковского на «Мертвые души» (Библиотека для чтения. 1842. Т. 53. Отд. 6. С. 49). Об эстетических аспектах лингвостилистической концепции Сенковского и, в частности, о его борьбе с гоголевской стилистикой см.: (Каверин В. А.) Сенковский (Барон Брамбеус) // Русская проза. Сб. статей / Под ред. Б. Эйхенбаума и Ю. Тынянова. Л., 1926. С. 82—91; ср.: Каверин В. Барон Брамбеус... —182.

²⁷* Об этой борьбе см.: ЯП (гл. VI «Русско-французский язык дворянского салона и борьба Пушкина с литературными нормами „языка светской дамы“». С. 195—236).

²⁸* О позиции Даля см.: ЯП. С. 362—376. Ср. также: Гофман В. Фольклорный сказ Даля // Русская проза...

²⁹* Первое издание труда А. С. Шишкова вышло в 1803 г.

³⁰* Выпады против этих выражений содержались в следующих разделах I части «Живописца» (1772): «Автор к самому себе» (л. 4), «Mon coeur, Живописец!..» (л. 9) и в особенности — «Опыт модного словаря щегольского наречия» (л. 10), где им была посвящена специальная «статья».

³¹* Ср. в том же письме незнакомки к Чичикову искаженное цитирование второй из «Двух песен» (1794 ?) Карамзина: «Мертвые души», т. 1, гл. VIII; Указ. соч. Т. 6. С. 160.

³²* У Пушкина: «Когда бы ты воображала // Неволю душных городов! // Там люди в кучах за оградой, // Не дышат утренней прохладой, // Ни вешним запахом лугов...»

³³* См.: Указ. соч. Т. 6. С. 181.

³⁴* Ср. характеристику стиля Марлинского в статье «Стиль прозы Лермонтова» (наст. изд., с. 182—196).

³⁵* Полевой Н. Клятва при гробе господнем. Русская быль XV века. М., 1832. Ч. 1—4.

³⁶Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. М., 1978. С. 150—152.

³⁷* Герцен А. И. Былое и думы, ч. 1, гл. VIII; ч. 4, гл. XXV; см.: Собр. соч.: В 30 т. М., 1956. Т. 8. С. 149; Т. 9. С. 19.

³⁸* В этом фрагменте содержится отсылка к предшествующему монологу Селифана: «...конь любит овес. Это его продовольство: что примером нам кошт, то для него овес, он его продовольство». — «Мертвые души», т. 1, гл. V (Гоголь Н. В.

³⁹* См.: Гоголь Н. В. Там же. С. 103.

⁴⁰* Выражение «ложновеличавая школа» было употреблено в пушкинских лекциях 1859 г., позднее включенных в «Литературные и житейские воспоминания». См.: Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. Соч. М.; Л., 1967. Т. 14. С. 38.

Наблюдения Виноградова над стилистикой и стилистическими пристрастиями Манилова находят соответствие в работе, посвященной социологической характеристике этого персонажа (параллель Манилов — Николай I). См.: Лихачев Д. С. Социальные корни типа Манилова // Лихачев Д. С. Литература — Реальность — Литература. Л., 1981.

⁴¹«Мертвых душ» — Менелай и Алкивиад, в окончательной — Фемистоклюс и Алкид. Виноградов упоминает «археологический» роман немецкого писателя А. Г. Майснера (1753—1807) «Алкивиад». См.: Алкивиад. Творение г. Мейснера. Перевел с немецкого Николай Осипов. Во граде св. Петра, иждивением И. К. Шнора. 1794—1802 (4 части).

⁴²* См.: Вяземский П. А. Старая записная книжка. Л., 1929. С. 85—86. Цитату из Вяземского Виноградов приводит в статье «Стиль „Пиковой дамы“». См.: Виноградов V. —179; о теме карт и карточной игры, освоении литературой картежной терминологии см.: Там же. С. 176—187 и примеч. к ним.

⁴³* Герои романа «Преступление и наказание» и рассказа «Бобок». О семантике этой фамилии см.: Альтман М. С. Достоевский. По вехам имен. Саратов, 1975. С. 170.

⁴⁴* Имеется в виду рецензия Тургенева «Повести, сказки и рассказы казака Луганского. СПб., 1846».

⁴⁵«Авторской исповеди» Гоголь писал: «Из людей умных должны вступать на поприще только <те>, которые кончили свое воспитание и создались как граждане земли своей, а из писателей только такие, которые, любя Россию так же пламенно, как тот, который дал себе название Луганского казака, умеют по следам его живописать природу, как она есть, не скрывая ни дурного, ни хорошего в русском и руководствуясь единственно желанием ввести всех в действительное положение русского человека» (Гоголь Н. В. Указ. соч. Т. 8. С. 458). c

⁴⁶* О месте пословиц в стилистической концепции Гоголя см.: Воропаев В. А.  4; Воропаев В. А. Традиции русского народного творчества в поэтике «Мертвых душ» Н. В. Гоголя: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1985. С. 9—13.

⁴⁷* Разграничение «натуральной школы» и «школы сентиментального натурализма» восходит к работам Виноградова 1920-х годов «Эволюция русского натурализма» (в особенности статья «Школа сентиментального натурализма») и «Гоголь и натуральная школа» (раздел V); см.: С. 141—186; 222—227. Ср. более поздние трактовки «натуральной школы»: Кулешов В. И. Натуральная школа в русской литературе XIX века. М., 1965; Манн Ю. В.

⁴⁸* Имеются в виду рецензии «Новоселье, часть третья...» (впервые — Отечественные записки. 1846. № 5) и «Генерал-поручик Паткуль <...> Соч. Нестора Кукольника (впервые — Современник. 1847. № 1). Первая из них (в ней-то и встречается слово «семинарский») приписывалась Тургеневу ошибочно, начиная с изд.: Тургенев И. С. «Необходимое объяснение», автором рецензии на «Новоселье» был Некрасов. См.: Боград В. Э. Белинский, Некрасов и Панаев в борьбе с Краевским. Неизвестный документ периода организации «Современника» // Некрасовский сборник. М.; Л., 1956. Вып. 2; Боград В. Э. Журнал «Отечественные записки». 1839—1848. Указатель содержания. М., 1985. С. 303, 463, 473. В рецензии на пьесу Кукольника Тургенев писал, что герои ее говорят, «постоянно придерживаясь слога воспитанников старинных духовных заведений» ( Указ. соч. М.; Л., 1960. Т. 1. С. 288).