9. Гоголь и передовая общественность 30-х годов
Творческие и идейные позиции Гоголя определили и его взаимоотношения с теми немногочисленными людьми, которые в 30-е годы, в атмосфере оголтелой реакции, представляли передовую общественную мысль России, Это были Пушкин, Белинский, Щепкин.
В отношениях Гоголя и Пушкина было много личного, зависящего от разницы в возрасте, мировоззрении, общественном положении.
Когда они познакомились, в мае 1831 г., через Жуковского и Плетнёва, Пушкин был зрелым большим художником, несущим в себе лучшие идейные традиции дворянской революционности; он был средоточием небольшого кружка литераторов, находящегося в непримиримой вражде с мещанско-охранительными литературными кругами, возглавленными Булгариным и Сенковским; в быту же он был блестящим членом придворно-светских кругов столицы. Гоголь же только что приехал из провинциального Нежина; он был мелким служащим, по существу - разночинцем, только ещё ищущим себе места в жизни: он был почти юношей, долго не умевшим подавить в себе внешнюю застенчивость и робость. Их положение в жизни, их характеры были слишком различны, и Гоголь не мог быть и никогда не был равноправным членом пушкинского круга, ни, тем более, личным другом Пушкина.
Однако все эти внешние различия преодолевались искренностью и силой творческого дарования Гоголя, высотой его общественно-эстетических убеждений, а с другой стороны, отзывчивостью и проницательностью, всегда свойственными Пушкину.
Гоголь, с присущим ему тогда романтическим энтузиазмом, тянулся к гению Пушкина и благоговел перед ним. Он перекликался с ним тогда в своих общественных убеждениях1 и не только внешне сближался с кругом Пушкина, но и внутренне, морально встал на его сторону и противопоставил себя его врагам. В его письмах немало самых резких отзывов о деятельности Сенковского, о его окружении, о редактируемом им журнале "Библиотека для чтения".
Так, в 1833 г. Гоголь пишет Погодину: "Прочти Брамбеуса, сколько тут и подлости, и вони, и всего"*2. Или, несколько позднее: "Сенковский очень похож на старого пьяницу и забулдыжника, которого долго не решался пускать в кабак даже сам целовальник". "Сословие, стоящее выше Брамбеусины, негодует на бесстыдство и наглость кабачного гуляки"3. По словам П. В. Анненкова, Гоголь в кружке своих молодых украинских друзей (А. С. Данилевский, Н. Я. Прокопович и др.) всегда смеялся "над низостью и лицемерием" реакционной журналистики. Он осуждает, в частности, своего бывшего школьного товарища Н. В. Кукольника, приставшего к кругу Сенковского, за то, что тот "Пушкина всё попрежнему не любит", что "Борис Годунов" ему не нравится".
Со своей стороны, реакционно-мещанская клика встречает в штыки первые же реалистические произведения Гоголя. Так, при выходе в свет "Миргорода" булгаринская "Северная пчела" писала: "Зачем же показывать нам эти рубища, эти грязные лохмотья, как бы ни были они искусно представлены? Зачем рисовать неприятную картину заднего двора жизни и человечества без всякой видимой цели?"4.
Ещё сильнее негодовали литературные реакционеры на "Ревизора". По словам П. В. Анненкова, чиновно-аристократические верхи, увидавшие на сцене комедию Гоголя, сочли её невозможностью, клеветой, фарсом.
Отражая это мнение, Булгарин в статье о "Ревизоре" назвал завязку комедии пустейшей, а её героев просто куклами, отрицая возможность строить сюжет комедии на административных злоупотреблениях. "Ревизор", - писал Булгарин, - производит неприятное впечатление, не слышишь ни одного умного слова, не видишь ни одной благородной черты сердца человеческого. Если бы зло перемешано было бы с добром, то после справедливого негодования сердце зрителя могло бы, по крайней мере, освежиться, а в "Ревизоре" нет пищи ни уму, ни сердцу, нет ни мыслей, ни ощущений. Автор сделал чучелу из взяточника и колотит его дубиной. Прочие лица кривляются, а мы хохочем, потому что в самом деле смешно, хоть и уродливо"5
Сенковский делал в своей статье подобные же возражения, всячески подчёркивая, что в комедии Гоголя нет ни идеи, ни изображения нравов русского общества, что преступления чиновников отдалённого, захолустного городка нельзя приписывать всей России и одной России, ибо они встречаются и в других странах6. Словом, критики "торгового направления" старались всячески завуалировать глубокий социальный смысл "Ревизора", всячески умалить его сатирическое значение. Типическое и закономерное они стремились выдать за случайное. И всем этим они выступали не только против Гоголя.
К этому времени Булгарин и Сенковский уже видели в Гоголе сторонника Пушкина и нападали на него за это с особенной злостью. Пушкин же, давая гоголевской комедии очень высокую оценку, сознавал это и готов был взять Гоголя под свою защиту. Он говорил тогда в кругу своих друзей: "Всё это верно, слишком верно (изображено. - Г. П.), бедный Гоголь будет уничтожен цензорами, ворами, критиками, людьми благонамеренными, каковы Булгарин и Сенковский - эта вредоносная клика"7. Друг Пушкина, П. А. Вяземский, как раз в период постановки "Ревизора" выразил эту мысль ещё полнее: "Вся клика, которая ненавидит Пушкина, бьёт тревогу против Гоголя"8.
И Вяземский выступил в "Современнике" с большой статьёй в защиту Гоголя против "вредоносной клики". Он признал "Ревизора" самым замечательным литературным явлением последнего времени, сопоставил его с "Недорослем" и с "Горем от ума", подчеркнул истинность его содержания, которой не поняли критиканы из враждебного лагеря. "Литература не для малолетних, - писал критик, - и автор был прав, что нарисовал лица в том виде, с теми оттенками света и безобразиями, какими они представлялись его взору. Пусть безнравственны лица, - нравственно само впечатление, произведённое комедией, и в этом её общественный смысл".
Разъясняя общественное значение "Ревизора", Вяземский обнаружил при этом очень ограниченное и одностороннее понимание идеи комедии, и в этом понимании он в значительной мере совпал с тем замыслом, который субъективно был у самого её автора. "Надо быть справедливыми, - писал далее критик, - и не преувеличивать самой безнравственности героев комедии... Они более смешны, нежели гнусны: в них более невежества, необразованности, нежели порочности лицо есть правительство, которое силою законов поражает злоупотребления, позволяет и таланту исправлять их оружием насмешки"9.
Чем дальше, тем выше ценили Пушкин и его ближайшие друзья произведения Гоголя и тем ближе становились литературные отношения обоих великих писателей.
Ещё в 1831 г. Пушкин писал, что "Вечера на хуторе" изумили его своей "искренней весёлостью", своей "поэзией", что всё это "так необыкновенно", что он "доселе не образумился"10. В рецензии на "Вечера", появившейся с запозданием в "Современнике", он очень сочувственно отзывается о повестях из "Арабесок" и "Миргорода".
Но особенное впечатление произвели на него самые зрелые создания Гоголя. А. О. Россет-Смирнова сообщает в своих воспоминаниях, что когда Гоголь читал "Ревизора" у неё на вечере, в присутствии Пушкина, Жуковского, Плетнёва, Пушкин просил её похлопотать при дворе об издании и постановке комедии. По тому же свидетельству, он назвал "чудом" повесть "Шинель", читанную там же в ранней редакции11.
В особенное восхищение привели Пушкина первые главы "Мёртвых душ", также в ранней редакции прочитанные у Смирновой. "Гоголь ничего не выдумывает, - говорил он, - это совершенная правда, это страшная правда". "Собирайтесь в поход из-за "Мёртвых душ", - просил он мужа Смирновой. Даже несколько досадуя на то, что Гоголь обогнал его в разработке известной тогда темы о скупке мёртвых душ, которой он сам интересовался, Пушкин говорил: "Впрочем, я не написал бы лучше. У Гоголя бездна юмору и наблюдательности, которых у иных нет"12.
Вместе с тем Пушкин всё более привлекал Гоголя к осуществлению своих издательских замыслов. Так, Гоголь должен был принять участие вместе с Пушкиным и В. Одоевским в неосуществившемся затем альманахе, которому он выдумал шуточное название "Тройчатка", а потом и в другом альманахе, под названием "Арион". И когда Пушкин начал готовиться к изданию собственного журнала, он, повидимому, надеялся на Гоголя как на одного из самых активных, способных и надёжных своих помощников, намереваясь первоначально поручить ему ведение критико-библиографического отдела. В первой же книжке "Современника" появился целый ряд рецензий Гоголя и его обзорная критическая статья "О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 гг.".
В этой статье, записанной очень бойко и смело, Гоголь бросает большинству современных периодических изданий - от "Северной пчелы" до "Телескопа" - упрёк в вялости и беспринципности, в том, что в их деятельности нет ясной цели и "сильной пружины". Он считает, что главный характер современной критики заключается в "пренебрежении к собственному мнению", в "литературном безверии и невежестве", в "отсутствии чистого эстетического вкуса" и т. п. "Почти никогда не было заметно, - писал он, - чтобы критик считал своё дело важным и принимался за него с благоговением и предварительным размышлением..."
Все эти упрёки были вполне справедливы по отношению к таким изданиям, как "Северная пчела" или "Библиотека для чтения", и вовсе несправедливы по отношению к "Телескопу", где так активно сотрудничал Белинский. Больше того, Гоголь в значительной мере совпадал с Белинским, предвосхищал его в оценке реакционных журналов и их критики. Даже самым своим тоном и аргументами его статья была во многом похожа на статьи Белинского последующих лет.
Так, он упрекает журналы в их неспособности поставить общие и важные вопросы литературного развития современности и прошлого и сам называет некоторые из них: принципиальная оценка творчества такого значительного писателя, как Вальтер Скотт, в связи с его смертью, творчества Державина, Карамзина и других русских писателей, в связи с выходом их новых изданий; "беспокойный и волнующий вкус" современной французской литературы и т. д.
Сближаясь с Пушкиным и его друзьями, перенимая многое из их литературных взглядов, становясь критиком пушкинского журнала, Гоголь возвышается в своей статье до национально-исторической точки зрения на литературу, хотя сам может только поставить некоторые вопросы, но не решить их. Увлечение Гоголя сотрудничеством с Пушкиным и его кругом доходит до того, что он требует от русского критика, чтобы тот, "водя пером своим, думал о небольшом числе возвышенно-образованных современников, перед которыми он должен дать ответ в каждом своём слове"13.
Именно так "водил" своим критическим пером сам Гоголь. Он думал при этом о Пушкине, он надеялся, видимо, на долгое, постоянное сотрудничество в его журнале.
И Пушкин сначала хотел того же. Он побуждал Гоголя заняться историей русской критики, заботился о его идейном развитии, советуя ему читать Паскаля и Монтескье, Вольтера и Шекспира, и особенно высоко ценил его творческое участие в "Современнике".
Но все эти надежды и намерения не осуществились. Какое-то недоразумение, до сих пор не выясненное, произошло между ними весной 1836 г., как раз в тот период, когда Гоголь был полон тяжёлых переживаний в связи с постановкой "Ревизора". Под гнётом этих переживаний, а может быть, и этой размолвки он и решил осуществить давно желанное путешествие за границу.
Гоголь уехал торопливо, не побывав в Москве, где его ждал Щепкин для постановки комедии, не простясь с Пушкиным и Жуковским. Уже из-за границы он писал последнему: "Даже с Пушкиным я не успел и не мог проститься, впрочем он сам в этом виноват"14.
В последующие полгода он ни разу не писал Пушкину, не поделился с ним своими новыми мыслями о сюжете "Мёртвых душ", а затем с отчаянием и горечью узнал о его смерти. На всю жизнь Пушкин остался в сознании Гоголя великим национальным поэтом, личным воплощением высокой идеи искусства и вдумчивым наставником, способствовавшим рождению его лучших замыслов.
В письме к Погодину в марте 1837 г. из Рима Гоголь писал: "Ничего не говорю о великости этой утраты. Моя утрата всех больше. Ты скорбишь как русский, как писатель, я... я и сотой доли не могу выразить моей скорби. Моя жизнь, моё высшее наслаждение умерло с ним... когда я творил, я видел перед собой только Пушкина... мне дорого было его вечное и непреложное слово. Ничего не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Всё, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему"15.
"Ревизора" на сцене Малого театра и считали очень важным личное участие в ней самого автора.
Особенно желал этого Щепкин. В отличие от Погодина, которого Гоголь считал своим близким другом и который, однако, вместе с Шевырёвым, отказался напечатать в руководимом им журнале "Московский наблюдатель" повесть "Нос", считая её пошлой и тривиальной, Щепкин, не стоявший так близко к Гоголю, высоко ценил, подобно Пушкину, именно комический, сатирический талант Гоголя. Когда летом 1835 г. в доме И. И. Дмитриева Гоголь читал в присутствии Щепкина ранний вариант комедии "Женитьба", читал с тем неподражаемым актёрским искусством, которым он часто поражал и увлекал своих слушателей, Щепкин воскликнул: "Подобного комика не видел и не увижу!" и, обращаясь к своим дочерям, прибавил: "Вот для вас высокий образец художника, вот у кого учитесь16.
М. С. Щепкин
"Ревизор". Он писал по этому поводу автору: "Благодарю вас за "Ревизора", не как за книгу, а как за комедию, которая, так сказать, осуществила все мои надежды, и я совершенно ожил"17. Щепкин имел в виду именно сатирический реализм комедии, её разоблачающий политический смысл. "Со стороны же публикичем более будут на вас злиться, тем более я буду радоваться, ибо это будет значить, что она разделяет моё мнение о комедии, и вы достигли своей цели"18.
"Ревизор" впервые был представлен на сцене 25 мая 1836 г. Щепкин, игравший городничего по просьбе автора, сообщал в одном из писем, что публика на спектакле "была высшего тона", что пьеса пришлась "многим не па вкусу", но в то же время "принималась весело" и "хохот был беспрестанно"19.
Другим человеком, понимавшим, подобно Щепкину, всё значение комедии и постановки её на сцене, был в Москве Белинский. Ещё полгода тому назад, в статье "О русской повести и повестях г. Гоголя", Белинский дал высокую оценку прозаических произведений, появившихся в "Арабесках" и "Миргороде". Показав, что "отличительный характер повестей Гоголя составляет простота вымысла, народность20, совершенная истина жизни21, оригинальность и комическое одушевление..." автора, он назвал Гоголя "поэтом жизни действительной" и в заключение статьи высказал о нём такое многозначительное суждение: "... в настоящее время он является главою литературы, главою поэтов; он становится на место, оставленное Пушкиным"22.
Появление "Ревизора" подтверждало эту мысль. В своей рецензии на постановку комедии критик приветствует обращение Гоголя к этому жанру и надеется, что теперь "театр наш скоро воскреснет", что он "будет нас угощать не насильственным кривлянием на чужой манер, не заёмным остроумием, не уродливыми переделками, а художественным представлением нашей общественной жизни". "Посмотрите, - восклицает критик, - какие толпы хлынули на его комедию, посмотрите, какая давка у театра, какое ожидание на лицах!"23
Примечания
1 (См. стр. 72-73 настоящей работы.)
2 ("Письма Н. В. Гоголя", под ред. В. И. Шенрока, т. I, стр. 246.)
3 (Там же, стр. 273.)
4 ("Северная пчела", 1835, № 99.)
5 ("Северная пчела", 1836, № 97 и 98.)
6 ("Библиотека для чтения", т. XVI, 1836.)
7 (В. Шенрок, Материалы к биографии Гоголя, т. III, М., 1892-1898, стр. 18.)
8 (Там же, стр. 19.)
9 ()
10 (Письмо к А. Ф. Воейкову (Сб. "Пушкин-критик", изд. "Академия", 1934, стр. 295).)
11 (В. Шенрок, Материалы к биографии Гоголя, т. III, стр. 21.)
12 (В. Шенрок, Материалы к биографии Гоголя, т. III, стр. 73.)
13 (Н. В. Гоголь, О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 гг. (Собр. соч., т. VI, М., 1950, стр. 87, 97, 101, 103). (Курсив наш. - Г. П.))
14 ("Письма Н. В. Гоголя", под ред. В. И. Шенрока, т. I, стр. 385-386. (Курсив наш. - Г. П.))
15 (Там же, стр. 434.)
16 (В. Шенрок, Материалы к биографии Гоголя, т. III, М.,. 1892-1898, стр. 24.)
17 (В. Шенрок, Материалы к биографии Гоголя, т. III, М., 1892-1898, стр. 43. (Курсив наш. - Г. П.))
18 (Там же, стр. 44. (Курсив наш. - Г. П.))
19 ()
20 (To-есть национальный характер творчества.)
21 (Иначе говоря, творческий реализм.)
22 (В. Г. Белинский, Собр. соч., под ред. С. А. Венгерова, т. II, стр. 235.)
23 ("Белинский о Гоголе", М., 1949, стр. 93.)