«Ганц Кюхельгартен» и философские диалоги
1
«Первые мои опыты..., — вспоминал Гоголь в 1847 г., — были почти все в лирическом и сурьезном роде» (VIII, 438).
«Лирическая и серьезная» струя не прерывалась и в дальнейшем творчестве Гоголя, перебивая струю комическую. Но абстрактно-романтический стиль характерен только для раннего Гоголя, для его ученического периода.
«Ганц Кюхельгартен» — первое крупное произведение Гоголя — им самим определен как «идиллия в картинах». Но «идиллия», лирика домашнего уюта в семьях старого пастора и его зятя-мызника — только фон, на котором рисуется образ поэта-мечтателя Ганца Кюхельгартена и рассматривается история его исчезновения и возвращения из странствий. Действительность и мечта резко противопоставлены друг другу и даны в контрастных литературных стилях — пасторский домашний быт в тонах классической идиллии, мечты и история Ганца в стиле романтической поэмы и элегии, в ближайшей зависимости от стиля Пушкина и его поэтического окружения.
Ганц, тоскующий «о чем-то», «к чему-то тайному прикован», томимый «думою неясной» (I, 67, 68, 71), тайно покинув родину и любимую девушку Луизу, отправляется странствовать. Так странствовали многие романтические герои. Не нарушает привычного образа романтического странника и стремление увидеть воочию «землю классических, прекрасных созиданий» — Элладу (картина III), экзотический Восток (картина IV), Италию. 18 Но в прощальных мечтаниях Ганца есть черты, осложняющие его образ:
Мне здесь душою погибать?
И цели лучшей не сыскать?
При жизни быть для мира мертву?
(I, 78)
«цели лучшей», о «славе», о «волненье мира» придают герою черты, отличные от образа романтического «скитальца без цели». Но эти мотивы (родственные мотивам юношеских писем Гоголя) остались не развиты и не разъяснены. Самые скитания героя в поэме почти не показаны, только в картине XIII изображено посещение Афин — с многозначительными мотивами невозвратимости исторического величия («Печальны древности Афин») и «убийственного» раскола между «мечтаниями» и «существенностью». Эта знаменательная и для дальнейшего Гоголя формула дана в первый раз в Ганце Кюхельгартене:
Пред ним захлопнули вы дверь
Сыны существенности жалкой,
Дверь в тихий мир мечтаний жаркой!
После картины XIII пропущены две картины, в которых, видимо, и должны были изображаться самые скитания Ганца. Картина XVII изображает возвращение героя уже разочарованным. Герой «зло смеется над собой» за то,
Сим людям кинулся в объятья;
(I, 94)
Эти интригующие слова о «предприятьях», в которых участвовал Ганц, из-за которых разочаровался в людях, — остаются загадкой, конечно, потому, что в сознании самого автора общественная характеристика героя осталась нераскрытым и нераскрываемым намеком.
«Думе» возвращающегося Ганца. Мыслям поэта рисуются два образа: подлинного деятеля и безвольного мечтателя, у которого «нет сил стоять средь суеты». Только к нему относится примирительная концовка «Думы»:
Не лучше ль в тишине укромной
Семьей довольствоваться скромной
(I, 95)
Эта возможность примирения, выбранная и героем поэмы, противопоставлена подлинному идеалу; герой примиряется, сознавая свое поражение, но и в самом примирении продолжает двоиться
«Но что же опять его туманит» и т. д.
«Ганц Кюхельгартен» был незрелым, еще слабым опытом юноши Гоголя.
Тем не менее «Ганцу» в истории гоголевского творчества принадлежит заметное место. В этом раннем опыте Гоголя мир изображен расколотым на разнородные части — «существенную» и идеально-мыслимую, на части, требующие для своего воспроизведения или различных методов, или, напротив, единого метода, объединяющего противоречия. К созданию такого метода и стремится Гоголь в дальнейшем своем развитии.
2
Античность, отраженная в «Ганце Кюхельгартене» и характерным упоминанием имен Платона и Винкельмана, и целой «картиной»,— еще раз становится темой и образцом в «Женщине», напечатанной в «Литературной газете» (1831 г.; впервые за подписью «Н. Гоголь»). «Женщина» представляет собою не изложение какой-нибудь законченной системы взглядов, а некую амальгаму философских идей, объединенных общей идеалистической настроенностью. Мир обычных человеческих страстей — мужское начало — противостоит миру идей — женскому началу: соединить их, «воплотить в мужчине женщину» (VIII, 146), — задача художника. Правда, романтический философский диалог завершается образом, казалось бы, иного происхождения и смысла: пластическим образом Алкинои, но даже этот классический образ романтизирован — и уподоблением застывшему музыкальному «эфиру», и такой чертой, как «молния очей», исторгающая всю душу (VIII, 147).
— «Борис Годунов», по жанру близко примыкающий к «Женщине». После «нравоописательного» введения, представляющего собою как бы зерно будущего «Театрального разъезда» (сатирический очерк толков публики в книжном магазине), начинается диалог вполне условных лиц — Элладия и Поллиора, оторванный от всякой конкретной обстановки; самое произведение Пушкина превращается здесь в обобщенное произведение искусства. Тема диалога — величие искусства, невозможность рационального анализа художественных созданий, главное же — и для дальнейшего Гоголя самое важное — влияние искусства на человека. Идея морального действия эстетических эмоций особенно сильна в финале «Бориса Годунова». Восклицая патетически: «Великий! над сим вечным творением твоим клянусь!.. Еще я чист, еще ни одно презренное чувство корысти, раболепства и мелкого самолюбия не заронялось в мою душу» (VIII, 152), автор видит моральную функцию искусства не только в пробуждении в людях высоких эмоций, но и в примирении для «обратившегося преступника». Эта тема, затронутая Гоголем в начале 1831 г., будет тревожить его всю жизнь.
Философские диалоги молодого Гоголя, примыкающие к стихотворной прозе любомудров (Веневитинова и Вл. Одоевского), имеют непосредственное продолжение в эстетических статьях «Арабесок» и отчасти подготовляют позднейшие эстетические декларации Гоголя в «Театральном разъезде» и «Мертвых душах», далеко превзошедшие, конечно, эти ранние опыты — по глубине, по четкости и по существу эстетического мировоззрения. Как художник-практик Гоголь, впрочем, опережал свою теорию уже в этот период. «Вечера на хуторе близ Диканьки» как художественное целое не покрываются той романтической эстетикой, какую можно извлечь из гоголевских «диалогов».
Примечания
18 «Италия», напечатанное в том же 1829 г. отдельно, раньше «Ганца», должно было, вероятно, занять место пропущенной картины V.