Денисов В. Д.: М. Н. Загоскин и "загоскинское" в комедии Гоголя "Ревизор"

М. Н. Загоскин и «загоскинское» в комедии Гоголя «Ревизор»

Гоголь и М. Н. Загоскин познакомились в Москве в 1832 г. Загоскин к тому времени — известный комедиограф, автор первого русского исторического романа «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1829) и бывшего тогда литературной новинкой — наряду с «Вечерами» — романа «Рославлев, или Русские в 1812 году» (1831), директор московских театров, камергер и академик. Это человек увлекающийся, несколько наивный, искренне религиозный и благонамеренный, простодушно- рассеянный, этакий московский чудак — любитель изящного. Вместе с тем, по отзывам знавших его, это чудачество сочеталось с некоторыми «фамусовскими» чертами: барской вспыльчивостью, тщеславием, хвастливостью, некомпетентностью, нетерпимостью ко взглядам вольнодумных «скептиков, европейцев, либералов». В отличие от Гоголя, Загоскин начал творческую деятельность сравнительно поздно, в 26 лет, и молодость уже знаменитого Пасичника, который был младше на 20 лет, наверное, вызывала у него несколько завистливое уважение. Впрочем, при встрече должны были обнаружиться и общность увлечений театром, историей, фольклором, и определенное сходство биографий: оба они, приехав из провинции (Загоскин — в 13 лет!), прошли «школу» петербургских канцелярий, оба после довольно скромной чиновничьей карьеры обрели успех на творческом поприще.

Со своей стороны Гоголь видел в Загоскине не только автора популярных у русского читателя и зрителя произведений, писателя, за которым сам Пушкин и его круг признавали дарование — естественное, простодушное, хотя считавшееся сродни «глупости». Важно, что директор московских театров мог реально содействовать постановке пьесы. И здесь обнаруживается одно любопытное обстоятельство.

— с Загоскиным, Гоголь работает над своей первой комедией: «Она, когда я был в Москве, в дороге... не выходила из головы моей...» — пишет он М. Погодину 20 февраля 1833 г. и москвичам же сообщает о своей неудаче [1, т. 1, с. 343]. Однако трудно сказать, насколько главный герой- честолюбец в этой незаконченной комедии «Владимир 3-й степени» напоминал, по догадкам исследователей, тщеславного Загоскина или героев его комедий: просто у Гоголя могли в какой-то мере совместиться впечатления от личности автора, его пьес и устных рассказов. Вероятно, все-таки определенное сходство было.

— в том числе и с Загоскиным — Гоголь работает над исторической драмой «Альфред», хлопочет о постановке комедии «Женитьба» и, наконец, создает комедию «Ревизор», чья творческая история свидетельствует о некой безусловной уверенности автора в незамедлительной постановке. Конечно, Гоголь мог рассчитывать на поддержку пушкинского круга, помощь В. А. Жуковского (как потом и было), «министерские» знакомства и собственную известность, но, по существу, театральные связи были у него только в Москве. Поэтому нельзя исключить, что существовал «запасной» вариант постановки, в какой-то мере рассчитанный на извечное соперничество двух столиц, так как, едва закончив черновую редакцию комедии, автор решил «убедительно просить о всяком... вспомоществовании» у Загоскина [1, т. 1, с. 359].

Перед тем, как «Ревизор» был поставлен М. Щепкиным в Москве, Гоголь по этому поводу официально обратился к Загоскину, ранее поставив его в известность через Аксаковых, М. Погодина и М. Щепкина. И — несмотря на противоречивые, опасные слухи о петербургской премьере и печатные обвинения автора в клевете на русскую жизнь [2] — Загоскин помог, хотя, по-видимому, уже тогда неоднозначно оценивал комедию. Это выяснилось позднее, при московской постановке «Женитьбы» и «Ревизора» в редакции 1842 г. Так, в начале февраля 1843 г. Сергей Тимофеевич Аксаков сообщал Гоголю в Рим: «Загоскин... особенно взбесился за эпиграф к „Ревизору“ (как известно, это пословица „На зеркало неча пенять, коли рожа крива“. — В. Д.). С пеной у рта кричит: „Да где же у меня рожа крива?“ Это не выдумка» [1, т. 2, с. 42]. Гоголь использовал этот анекдот для характеристики Семена Семенча — одного из персонажей «Развязки Ревизора» 1846 г., но особенно беспокоился, чтобы, избави Бог, у героя не нашли и следа внешнего сходства с Загоскиным [1, т. 1, c. 464], который c 1839 г. был почетным гостем на всех московских «именинных обедах» Гоголя.

Если учесть, что в «Развязке Ревизора» Первый актер представляет авторскую позицию, а его собеседники — облагороженные, светские варианты героев комедии — выражают характерные для различных слоев общества точки зрения, то можно предположить определенное отношение к «Ревизору» и Загоскина, и его произведений. Тем более на это прямо указано в знаменитой сцене вранья, когда Хлестаков объявляет себя автором романа «Юрий Милославский», а Марья Антоновна вдруг вспоминает, что это сочинение Загоскина (такое лестное для автора упоминание свидетельствовало о популярности произведения: не читать его, а вернее, не слышать, не знать о нем — просто неприлично!). Однако последующее утверждение Хлестакова о другом «Юрии Милославском», по существу, опровергает оригинальность самого романа, и он оказывается среди «созданных» Хлестаковым произведений разных жанров — и переводных («Норма», «Роберт-дьявол»), и оригинальных (все сочинения барона Брамбеуса или — во 2-й ред. — повесть «Фрегат «Надежда» А. Марлинского), которые получали вид как бы русско-нерусских.

«литературных фантазий» в то время был О. Сенковский — плодовитый литератор, фактический редактор журнала «Библиотека для чтения», публично заявлявший, что он «поправляет» все статьи, но введенные в контекст «водевили» и «театральная дирекция», видимо, подразумевали авторское тщеславие Загоскина (тот был склонен обычно преувеличивать достоинства своих произведений, легкость их создания и охотно читал отрывки из неопубликованного). Косвенно характеризуется и «вальтерскоттовская» манера исторического повествования, которую автор «Юрия Милославского» не думал скрывать от публики. Итак, упоминание автора и его романа в данном контексте двупланово: оно содержит и откровенно лестную оценку, и скрытую негативную.

К сожалению, от внимания исследователей ускользнуло и одно прямое соответствие, которое безусловно опознавали современники и сам Загоскин. Вторую часть его романа «Рославлев» открывает описание помещичьей усадьбы с чертами «вавилонского столпотворения», т. е. бессмысленного смешения стилей, вещей и т. п. (этот мотив — чрезвычайно важный для Гоголя, пронизывающий изображение помещичьих усадеб в «Мертвых душах» — определяет в «Ревизоре» поведение и, особенно, речь персонажей, да и саму миражную интригу). Следуя моде, помещик Ижорский завел больницу, которой ему не терпится похвастать перед губернатором и его окружением. В ожидании визита он отдает распоряжения русскому лекарю о чистоте и порядке, о том, чтобы прибить дощечки с обозначениями болезней на латинском и русском языке. Неожиданно выясняется, что больных-то и нет — все здоровы. Это вызывает гнев барина: за что он платит жалованье лекарю, если в нужный момент «ни одного больного... вот вам и русский доктор... Во что б ни стало, заведу немца... У него будут больные!» Но тут, по шутливому совету, выход был найден: нарядить крестьян в больничное платье, заплатить, чтобы «лежали смирно <...> Не шевелились, колпаков не снимали и погромче охали». При осмотре больницы гостями оказалось, что тщедушный сапожник помещен в палату с надписью «водяная болезнь», а толстый пономарь — в чахоточную палату [3].

«Ревизоре» основные элементы этого травестийного повествования. Немецкий лекарь Гибнер, ни слова не понимающий по- русски, не применяет дорогих лекарств, положившись на естество, на волю Божию, — и больные, по словам Земляники, «выздоравливают как мухи». А сам городничий, подобно Ижорскому, заботится лишь о внешнем приличии — чтобы «колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов <...> надписать пред каждою кроватью по латыни или на другом каком языке... всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа <...> Да и лучше, если б их было меньше: потому что сейчас отнесут к дурному смотрению, или к неискусству врача» [4]. А кончится тем, что Хлестаков толком и не разобрал, где его угощали... И само угощение в больнице, среди пустых кроватей, больные с которых «выздоровели как мухи», звучит как «мементо мори», создавая трагикомический эффект.

Кроме того, в «Ревизоре» есть переклички с некоторыми известными загоскинскими водевилями конца 1810 — 1820-х гг. Например, стилистика любовных объяснений Хлестакова с дочерью и женой городничего напоминает лживые сентиментальные обращения князя Блесткина к его невесте в комедии «Г-н Богатонов, или Провинциал в столице» (1817): «Я не нахожу слов описать вам всю пламенность, всю горячность чувств моих. Ах, сударыня! страсть, которую описывают в романах, ничто перед моею <...> О, не шутите, вы не знаете, до чего может довести безнадежная любовь!» [5, c. 71]. Заметим, что эту комедию юный Гоголь хорошо знал, поскольку просил родителей прислать ее для постановки на гимназическом театре. Знал и другие.

«Деревенский философ» 1823 г. [6], который, кроме исполнения своих проектов, хотел бы попасть хоть «в губернаторы», а дальше, может, и «в министры» [5, c. 422]. Другой герой комедии — Ландышев, отставной титулярный советник — мечтает: «Я удвою мои ласкательства, и может быть... почему же нет? — лет через 6 или 7 сделаюсь и сам большим барином. О, тогда-то узнают, каков Ландышев! У меня будут каждое утро

Толпы просителей в прихожей, 
В приемной зале господа. 

 
С одним вступаю в разговоры, 
Кивну другому головой, 
А на того лишь кину взоры, 

Я слышу со всех сторон: Ваше превосходительство! будьте защитником и благодетелем! — Ваше превосходительство! от вас зависит мое счастие! Судьба моя в руках вашего превосходительства!» [5, c. 419]. Легко заметить, как этому соответствуют мечтательные рассуждения Хлестакова и городничего etc.

Литература

1. Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. — М., 1988.

 97 и 98.

— М., 1831. — Ч. 2. — С. 8-12.

4. Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 7 т. — М., 1985. — Т. IV. — С. 252-253.

— Спб., 1889. — Т. 6.

— <М.,> 1993. — С. 370.

Раздел сайта: