Белый А.: Мастерство Гоголя
Глава вторая. Сюжет первой фазы

СЮЖЕТ ПЕРВОЙ ФАЗЫ

Сюжет «Веч» — быт казацко-крестьянского коллектива, который у Гоголя — несколько искусственная конструкция; она подана на фоне древней общины, потерянной в тумане тысячелетий; так XV и XVI столетия выглядят эмблемами тьмы до них лежащих веков; такая архаизация — для жути; она увеличивает гигантски дикости быта, создавая несообразность для современною глаза, когда автор притворяется разделяющим точку зрения дедов своих.

— ствол; и листики — личности; прошелестят; и — отвеются; дети живы отцами; отцы — дедами; деды же живут в прадеде: он — «я» рода; но он — мертвец мертвецов; род народил на-род; «дед» жив отвеиваемыми потомками; те же живут, чтоб умереть в «деде»: живут во смерть; сознанием они створены с чревом деда, ставшим давно землею в земле; Попопузы и Голопупенки — «головопупенки»: все! Чревом вещает их голова; рассуждают же ноги: над общим им всем безголовьем; поступь осмысливает песни «деда»; и оттого-то гопак — откровение; песня — вещание «деда» посредством «дедов» — певцов; и внимая им, клонят головы чубатые казацкие батьки, вышедшие из общего круга; центр круга — голосом слепого певца вещающий «дед»; круг же — обычай: то «испокон веков», которое образует единственную «вселенную» рода, хранимую круговою порукой; вне ее — ничего нет; в месте сознания самостности — лишь провал, дна которого «никто не видал» (СМ); и в нем нет твердого разделения на землю и небо; есть твердь: и она — «пупяная»; вне ее — ничего нет; цель бытия — народить «деду» потомков и умереть: в «деде»; брань и гопак — зенит и надир бытия, которое кроведышит и огнедышит.

Данило, Черевик или Чуб — все едино; самостность каждого — в отстояньи от «дедова» пупа и от способности слышать вещающий сказ: про дивную старину; человек сказывается не личностью, а проросшими семенами своими: «человек без честного рода и потомства, что хлебное семя, кинутое в землю и пропавшее даром в земле. Всходу нет, — никто не узнает, что кинуто семя» (СМ); анатомия организма, которого ствол — род во времени, и которого ветви и листья, семьи и личности, гопакующие в мгновениях и отрубаемые от ствола вражьей саблей, — напоминает строение кишечнополостных 20: «народ срастается в одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем... кричит, гогочет, гремит» (СЯ); каждому «чудится... » (ПГ); и оттого: «разноголосные речи потопляют друг друга» (СЯ); «дед» волит, чтобы все, став одно, выдробатывали ногами: «от одного удара смычком... все обратилось волею или неволею к единству и перешло к согласию. Люди... притопатывали ногами и вздрагивали плечами» (СЯ); «все неслось и танцевало» (СЯ); общий всем танец впечатан «дедом» в крови каждого «Танцуется, да и только. За что ни примется, ноги затеивают свое» (ПГ); каждый казак полагает, что в нем живет «все, что ни есть на свете»; свет же — казацкий круг.

Ниже мы разберем стереотип-повтор Гоголя «все, что ни есть на свете» как только прием; сюжет первой фазы вкладывает эту гиперболу в физиологию родовой мысли, строящей жизнь казака в круге; коли казак перецеловался со всеми, то это лишь значит: «все, сколько их ни было, перецеловались» (ТБ); все действия — скопом, враз, заодно: «все село... » (МН); «все веселилось, что ни есть на свете» (ТБ); «все, что ни есть, садится на коня» (ТБ); «все что ни есть... воюет» (ТБ); все опоясывалось и вооружалось» (ТБ); «все валилось» (ТВ); «все, как груши, повалятся на землю» (НПР); «все, что ни есть на свете», которое гопакует, гарцует, воюет и валится в смерть в действительности, — лишь «эта вот» показанная кучка: десяток казаков, засевших в траве; горсть обитателей десятка хат; но вне ее в момент срастания каждого с каждым — провал, из которого кривится рожа нечистого, «собачьего сына»; и это — инородец, приползший к хуторку, чтоб нагадить.

Цель жизни — створиться с «дедом», приняв смерть для поддержания «древнего обычая»: «понеслась... » (ТБ); «и все, что ни народится, заговорит о них»; и тогда «великий мертвец», «дед», является воочию: в образе старца: «Пел... старец и поваживал... с приделанными к ним костями летали, как мухи, по струнам» (СМ).

— от скелета, лежащего посередине земли; нарушил кто завет «деда», — и уже: «из-за леса поднялись тощие, сухие руки с длинными когтями: затряслись и пропали» (СМ); землетряс — не ощутим в общей родовой пляске; а ослабь свою связь с родом — «мертвец» тебе и оторванцам, подобным тебе, покажет, как страны скачут блохами; земля Галическая прискачет под самый Киев тебе. Ученые люди сказывают: это все оттого, что где-то есть огнедышащая гора; старики знают лучше: перетрясается «дед», мстящий оторванцу; и он же поет и поваживает очами, когда все с родом благополучно, тогда он — «старец... вещий духом» (ТБ).

Всякий инако слаженный, — хозяйственник ли, инако мыслящий ли, инако ли одетый, инако ли сеющий репу, внушает ужас любому скопищу людей, которое тут же «срастается в одно громадное чудовище»; каждому, в сросшемся со всем, что ни есть, состоянии кажется, «» он; а кто не залез, того — бей!

Диапазон вселенной, показанной Гоголем: «по ту сторону Диканьки, и по эту сторону Диканьки» (НПР); диканькинские галушки едали угодники божии; в Диканьке казак, если что-нибудь сковырял, — значит: «не было ремесла, которого бы не знал» он (ТБ); если он увидит муху, ковыряя в носу, — значит: «на все, что ни случится, смотрит, ковыряя в носу» (ТБ); если приневолит креститься татарина, — значит: «все, сколько ни есть басурманов, ...сделались христианами» (ТБ); Чуб выпил за Черевика: он выпил «за всех христиан, какие ни есть на свете» (ТБ); все, что ни есть в Диканьке, — единственно: и «божественная» ночь (МН), и «величественный... гром соловья» (МН); и Днепр: «ему нет равной реки в мире» (СМ); и свитки: «таких... » (ТБ); и обитатели: «пойдет дыбом по всему свету о них слава» (ТБ).

Свет Украины — Диканька; в ней же свет — «деды», которые — «мертвецы», похожие, как капли воды, друг на друга, потому что и они — мертвецы: в мертвеце: «увидел поднявшихся мертвецов..., как две капли воды схожих лицом» (СМ).

Гоголь тут выступает актером-панегиристом; в процессе игры он створяется с ролью, развивая культ старины, которую он удаляет от зрителя подменой ее едва ли не доисторической общиной, живущей культом обожествленных предков; но истинная цель, отвечающая на спрос, — показать «патриархат» в стиле, какого еще никто, никогда не развил, чтобы подчеркнулась дистанция меж личностью высшей жизненной формы и особью рода, показанного, как колония «кишечнополостных».

В таком показе сюжета фабулами «Вечеров» — оригинальность молодого Гоголя; показ имеет социальную значимость, никем не отмеченную.

«деда» поддержана коренными родами (родовая аристократия); но они — не коронная власть; последняя — власть от захвата (польская власть); почему власть «чужая»? Неладное что-то случилось с родом; Данило тоскует; пора умирать: «нет порядка» (СМ); Бульба же переламывает на-двое саблю свою в знак разрыва казацкого круга; последнее — оттого, что ослабла связь с недрами; «дед» — в потомках потух: гибель «вселенной»; таков катастрофический фон повестей «Веч»; оттого: нелады с гопаком; прежде каждый «танцевал так, что хоть бы и с гетманшею»; вдруг: «хотел... выметнуть ногами на вихорь... — не поднимаются ноги... ... дошел до середины — не берет...» (ЗМ); точно бревно брошено под ноги; с ним и «поперечивающее» себе, не общее, а личное чувство; Чуб пошел наперекор себе (роду в себе).

— от трещинки в роде; Гоголь должен бы сказать себе: «в классе»; в одних — еле заметна она; в других — дырища посередине «общего» всему сознания; прежде она заполнялась огнем от середины земли; и никто не знал, что «свойское», общее, дедово — не его лично; не подымается прежний огонь до поверхности жизни; потухла гора, — говорят ученые люди; потух в роде «дед», оттого, что кто-то совершил неслыханное преступление.

Это значит по-нашему: индивидуальные хозяйственные формы теснят отовсюду патриархальный строй жизни; вот причина «дыр» и «поперечивающих себе» чувств; в мысли рода — не то: кто-то впервые и до конца оторвался от рода; в каждой особи от этого — трещинка; «оторванец» образовал в роде провал, два которого «никто не видал»; он — неосязаем, невидим для особей рода, ибо вывалился из вселенной: в «ничто»; и видна — дыра в роде; дыра — течь, как в ковчеге; ее нечем заткнуть.

Преступление против рода грозит гибелью мира.

Таков бред, очерченный с величайшим мастерством Гоголем; он переряженный в психологию рода, говорит от лица его; он заставляет верить: показанное в сюжетной игре — серьез.

Через преступление одного вломилось неведомое; оно теперь фон трагических фабул «Веч», прикрытый извне гопаком; но им не затопчешь опасности; и уже мелькают подозрительные тени: купец-«москаль», цыган-«вор», жид-«шинкарь», норовящие прилипнуть к тому, в ком расшатано родовое начало; нетверды — безродные; им легко оторваться; «оторванец», тот — предатель; он, «дедов» внук, становится чортовым пасынком; он — гибнет и губит.

«нечистою» силой, действующей, на отщепенцев, потерявших землю, и ищущих кладов ее; основной клад, связь с родом, утрачен; и оттого: бесстыжее любопытство: к своей подоплеке; тема земли и клала ее — тема «В», «СМ», «ЗМ», «ВНИК»; и она связана с темою мести рода, как рока, и с темой гор, этих выперших родовых недр.

Отщепенец показан как «личность в себе»; он отдан в судороги поперечивающего себе чувства; он в них, как в личине; если ее сорвать, то «я» не увидится; увидится лишь — ничто: ничто под «не то»; отщепенцы сперва показаны в судорогах двойного своего «бесовски-сладкого» чувства; при каждом торчит подозрительный иностранец; «цыган» одевает чорта в красную свитку; а там, глядь, — «москаль»: «словно москали те самые свиные рожи» (СЯ); лица цыган «казались сонмищами гномов» (СЯ) (Вий тоже гном из недр); цыгане ночами куют железо; у Вия — «железное» лицо; и у кошки в «МН», может, выкованные цыганами — «железные» когти; после убийства Ивася ходили слухи: цыгане украли Ивася; опасен и «жид»: шинок, где бесился Басаврюк, «нечистое племя... поправляло на свой счет» (ВНИК); то же турок с татарином: колдун в «СМ» режет «турецкой» саблей и надевает «»; пузатый Пацюк (чорт знает где шатался, бежал с Запорожья) сидит «по-турецки».

«оторванце» являются иностранцы, — жди беды: «какого народа тогда не шаталось: крымцы, ляхи, литвинство... В этом хуторе показывался дьявол в человеческом образе» (ВНИК); Катеринин отец: «двадцать лет пропадал без вести» (СМ); и он показан как инородец: заморская сабля, заморская люлька, заморская шапка, шаровары, какие носят турки; за ним таскаются «ляхи» с нечистыми своими попами, пляшущими краковяк (СМ).

Кумовство с инородцами — измена роду; безроден Петрусь из «ВНИК»: «никто не помнил ни отца его, ни матери»; они померли от чумы; знаем, какая «чума»; отец его «переодевался евнухом» (ВНИК): оттого и нацелился на него Басаврюк; когда с родом ладно, обыгрывают «нечистых» (ПГ), или седлают их, как покорных скотов (НПР).

Неладно в роде пани Катерины; безроден гибнущий Хома Брут; он отвечает на вопрос, кто его отец: «не знаю...» — «А мать твоя?» — «И матери не знаю... ... не знаю» (В); оттого раздвоена в нем женщина на старуху и на красавицу; старуху он бил, оседлавши верхом, а она обернулась трупом красавицы; она призвала мстителя, Вия: «Не гляди!» шепнул какой-то... голос... Глянул... — «Вот он!» закричал Вий и уставил в него железный » (В).

Тема безродности — тема творчества Гоголя: Пискаревы, Башмачкины и Поприщины отщепенцы, перенесенные в Петербург чортом, на котором в одну ночь смахал Вакула; «чорт» в Петербурге сделался значительным лицом; отщепенец служит у него в кацелярии, как Башмачкин; или же он залезает на холодный чердак: развивать грезы в волнах опия, как Пискарев; глядь, — лезет к нему за душой переодетый в ростовщика Басаврюк; и тут «клад» зарыт в... рамки портрета: «Ге-ге-ге! Да как горит!» — заревел Басаврюк, пересыпая на руку червонцы. — «Ге-ге-ге! Да как звенит!» (ВНИК), и в Петербурге видение клада не оставляет отщепенца: старик развязал мешок: «с глухим звуком упали на пол тяжелые свертки... золото блеснуло... » (П); и Чичиков — безроден: вышел ни в отца, ни в мать (мелкопоместных дворян), а в прохожего молодца, по уверению тетки; «» и соблазнил его, как Петруся, червонцами; внутри пресловутого ларчика был потайной ящик для денег, выдвигавшийся незаметно... «Он всегда так поспешно выдвигался и задвигался... что наверно нельзя было сказать, сколько было там денег» (МД); позднее является «прохожий молодец», — Басаврюк, как отец-благодетель; он учит уму-разуму: в науке наживы; и то — Костанжогло; Гоголь не узнал в нем своего «нечистого», вынырнувшего из первой фазы: и возвел в перл создания.

Почему?

Потому, что отщепенец и Гоголь; и в нем — трещина «поперечивающего себе чувства»; она стала провалом, куда он, свергнув своих героев, сам свергнулся; герои поданы в корчах; «Петрусь силится припомнить что-то... ... грызет и кусает... руки» (ВНИК); Чарткову «начали чудиться давно забытые... глаза» ростовщика; и на талантливую картину «кидался, рвал, разрывал» ее, свои действия «сопровождая смехом наслаждения» (П); Чичиков в тюрьме, оторвав со злобою фалду, вцепился руками в волоса, «безжалостно рвал их, услаждаясь болью» (МД). Отщепенцы, с трещиной сквозь все существо (сознанье, чувство, волю) до пола, переживают то, что пережил их прототип: колдун из «СМ»; «ему хотелось бы весь свет вытоптать конем своим, взять всю землю от Киева до Галича с людьми, со всем и затопить ее в Черное море» (СМ).

Земля в нем мертва; а она из него выперта карпатскою кручей; тема рода у Гоголя — тема земли (своей и чужой), которая расплавлена в «деде»; у кого же род оскудел, она — камень клада, которого ищут путем неестественным: воссоединиться с землей; и он видит марево кладов, из которых выхватывается огонь (ВНИК); и земля кажется: «дном прозрачного моря»; она распадается под ногами несущегося за своим «кладом» Пискарева; она изошла безднами, когда дед из «ЗМ» чешет над ней гопака; для оторванного от рода земля — «заколдованное место»; Хома доплясался до железного Вия; Петрусь стал золой; его мешки с золотом стали «битые черепки» (ВНИК); дед принес с «заколдованного» своего места лишь сор, дрязг, «стыдно сказать, что такое» (ЗМ); а Пискарев нашел не клад, а — проститутку (НП).

В перетрясенном, оторванном от рода сознании возникают видения сдвига земли; и — слышатся подземные толчки; для потрясенного Гамлета распалась ведь «цепь времен»; для потрясенного отщепенца распадаются пространства: «Место... вчерашнее: вот и голубятня торчит; но гумна не видно... ... к гумну — голубятня пропала; к голубятне — гумно пропало» (ЗМ); в «СМ» из Киева видны: Крым и Карпаты; едет к Каневу: вот; но это не Канев; едет к Киеву — попадает: в Галич!

Складки, земные горбины, овраги, ущелья появляются там, где настигает беда; почва оседает под ногами; деду не пляшется: «под ногами круча без дна; над головою — свесилась гора» (ЗМ); гора — угроза выпертых недр; Петрусь за кладом идет «в Медвежий овраг» (ВНИК); татарка ведет в город Андрея, предающего род; оба спускаются в овраг, переходят поток; сзади «крутою стеной... вознеслась покатость; впереди — крутой выступ» (ТБ); Хому Брута привозят в место, где он погибнет от железного пальца им оскорбленной земли; вся местность пред ним будто скошенная; накануне вечером не было заметно крути; вдруг изумился, как в нее умели не полететь вверх ногами (полетел сам, — на третью ночь); «все заслоняла крутая гора и подошвою... оканчивалась у самого двора... » (В).

они выписаны; они полны символизма; все вещи двузначны у Гоголя, и фабула — двузначна; в двузначности выявлен сам сюжет: он антиномия между родом и личностью.

В «ТБ» завершены темы первой фазы; «ТБ» написан поздней; переделан еще поздней; сюжет в нем отчетлив; здесь показан уже не отрыв особи от рода, а разрыв самого рода; и распад казацкого круга; две личности вынуждены по-разному предать несуществующий круг: предатель Андрей, и мстящий ему за это будто бы патриот, Тарас.

Тарас, выступив за дело «деда», убил Андрея: «Я тебя породил, я тебя и убью» (ТБ); но уже на-двое разделилось казацкое войско; одна часть ушла: бить крымцев; другая осталась: бить ляхов; погибли же — обе.

Андрей не бесславно погиб; он погиб — с честью; у него есть лозунг и предательства: «Что мне отец, товарищи и отчизна?.. — ты! Вот моя отчизна!» (ТБ); вместо того, чтоб обрасти волосами и хрипеть, сотрясаясь предательством, он в предательстве просиял: «так, как солнце..., он весь сияет в золоте» (ТБ).

Мстящий за измену Тарас — не особь рода, а — личность; его лозунг — не бытие в предках: любовь к товариществу: «Породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек» (ТБ); в поисках товарищества и он вышел из общего круга, когда «снял... дорогую турецкую саблю...» (ТБ); и сказал: «Как двум концам сего палаша не соединиться в одно...» (ТБ); бывшие его товарищи пошли к ляхам; потомки же их, украинофилы, мечтали о присоединении к Австрии; они шли против родины: по Тарасу; а по ним Тарас пошел против родины, когда из огня он бросил свой новый лозунг: «Подымется из русской земли... царь!» (ТБ); согнул бы выю и он перед длиннобородым боярином-«москалем», как Андрей склонил голову перед ляхами, — доживи до времени Хмельницкого он; оба гибнут: Тарас и Андрей; оба уже — не в «деде»; Тарас стилизуется под старину; «все, старый собака, знает» (ТБ); знает и Горация: не то, что Данило; оба гибнут гордо, как бы зная, что «дедовский» устав — фикция: родины — нет; род — умер; «дед» — мертвец; и по-разному «мертвецы», будущие «патриоты» Украины, долго потом грызли друг друга: Антоновичи — великодержавников; те — Антоновичей.

В одном отношении Тарас — Данило, пошедший на предателя; в другом — предатель-сын, обретя «новую» родину, погиб с честью; он мог обернуться к Тарасу и ликом всадника с Карпат; и — показать: убил свое дитя для того, чтоб предать потомков...

Так трагедией завершается в «ТБ» сюжет первой творческой фазы Гоголя; и тут начало трагедии самого Гоголя.

— автобиография Гоголя.

Примечания

20

Раздел сайта: