ГОГОЛЬ И БЛОК
О Блоке — сказ мой недолог: надо лишь подчеркнуть очевидность.
Отрывок Гоголя «Женщина» — пересказ мистики, возводящей женщину в лоно божества, как «Софию»; романтики сплели эту тему с идеологией Шеллинга, Баадера, отраженной и Владимиром Соловьевым; Блок посвятил ей свой том стихов; Гоголь же дал малый отрывок-дифирамб. Не в культе «Дамы» — стык Блока с Гоголем, а в вытекающем из него явлении, на которое обратил внимание Гёте; известно его замечание о мистике у романтиков: нереальное отношение к женщине, вырождаясь в туман эротических двусмыслиц, приводит в... публичный дом.
У Гоголя раздвоена женщина: ангел-ведьма, девушка-старуха, красавица-труп; раздвоенность — от раздвоенности «поперечивающего себе», «бесовски-сладкого» чувства к ней, подставляющего вместо реальной женщины небесное виденье и... тяжелотелую дуру, Агафью Тихоновну; с первой фазы к третьей противоречие ангел-демон снижается в тривиальность: в «ух, какую» женщину!
— показ изменения облика «ангела» в «ведьму» по фазам: «», «Незнакомка», увы, «знакомая» многим.
Женщине гоголевского отрывка «Женщина» — посвящены первые циклы стихов о «»; переходная ступень меж видением рая и земным обличием мелькает в начале второго тома; «ведьма» ж проступает с третьего тома: «И когда ты смеешься над верой, над тобой загорается вдруг тот неяркий пурпурово-серый и когда-то мной виденный круг»; «и была роковая отрада» — по Гоголю «бесовски-сладкое» чувство — «в попираньи заветных святынь» (III) 79; у женщины этой фазы «ядовитый взгляд» (III); «твой взор, как кинжал» (III); она ищет «глазами добычу найти» (III); любовные утехи ужасны с ней: тут «и губы с запекшейся кровью́», и «обугленный рот в крови еще просит утех любви», и «знаю, выпил я кровь твою», и «будет петь твоя кровь во мне», и половое заболевание; ничего подобного нет у Лермонтова (с ним созвучен стих Блока), у Вл. Соловьева, у Бодлэра; ни у кого нет этого раскаленно развратного бешенства, кроме... Гоголя.
Генезис блоковской женщины и в отрывке «Женщина», и в позеленевшем трупе «В», к которому протянута Гоголем нить от... «издевка», т. е. призыв к «попиранью заветных святынь». Что проделывает женщина Гоголя? Даже показанная в обычном быту «»; «везде... заметно такое чуть-чуть обнаруженное... — у, какое тонкое» Какое же? «Раздвигала руки и ловила его» (В); «дай... я» — говорит панночка — «положу на тебя свою ножку,... подняла ножку, и как увидел... ее нагую ножку,... схвативши руками за ее нагие ножки, пошел скакать, как конь» (В); тут и «рубины уст ее ... » (В), и «вся синяя, а глаза горели, как уголь» (В), и «прокусила ему горло... начала пить... кровь» (В), и «как волк, пила из него кровь» (ВНИК) и т. д.
В ненормальном культе двух «не-женщин», с провалом женщины между ними, соединились Блок с Гоголем: сюжет «НИ» с превращением «ангела» в проститутку стал просто автобиографической лирикой Блока.
На эту-то иронию из цинизма указывал Гёте, как на опасность романтики; и Гоголь, и Б. одинаково тут упали в цинизм, и одинаково мучились; Гоголь боролся со своим «грешным» смехом приподнятым морализмом; Б., каясь, как и Гоголь, открывал в иронии корень зла 80, как больной ею; народничество «с слез» не спасло; Блок народа боялся; народ ему нужен был для подпуга: интеллигенции; но гоголевский образ России и русской тройки влиял на Б.: его обращенье к России, как к женщине, навеяно Гоголем:
Твои мне песни ветровые,
Как слезы первые любви.
И —
чародею
Отдай разбойную красу.
разбойность красы и падение женского образа непременно с «разбойником». Кто ж он? У Гоголя он — Костанжогло, модификация «колдуна», у Б. же: он — двойник Б., «род» в Б., его дурная наследственность, взывающая к возмездию«выпил я кровь твою»; и позднейшим болезненным извращением душ, и бескрайной романтикой связаны: Гоголь и Б.; Гоголь в себе носил «колдуна», которому все казалось: над ним издеваются; в преувеличенном ужасе перед иронией собственной, переживал Б. подобное нечто; отсюда и страх перед собственным двойником, заставивший «» в чащу.
Страх Гоголя сочится сквозь все фазы творчества Б.: и в эпоху небесных откровений, и в эпоху бродов по подозрительным переулочкам, и в миг «выпивания крови»; «все диком страхом сметено»; мой близок»; «и на дороге ужас взял»; «боюсь оглянуться назад» (как и Чартков перед портретом); «кладут мне на плечи руки» (I), «заройся в землю — там замри»; «забудь, забудь о страшном мире»; «из-под ресниц старинный ужас — старинный ужас дай понять»; «как все: как дико» (III).
Петрусь одичал, силясь вспомнить забытое преступление; и все близкое незнакомо ему: «все были мне незнакомы, и меня не трогал их вид» (I); это ж чувство — «ото́рванца»: от рода и класса; Б., как и Гоголь, переживал оторванность от «своей» России, видимой лишь издалека: вблизи — рожа.
Уныла в поэме «Возмездие» тема рода у Б.; стихи-то прекрасны, а что толку в них, когда от них — беспросветная тяжесть; интеллигент, смолоду сознанием рвавший с «дворянством», таки с ним не порвал; разглагольствования о роде в предисловии к поэме «» убоги, несостоятельны, и выявляют лишь власть рода-мстителя, как... и у Гоголя; оторвавшись от своей темной крови, не влив в себя красной, Б. был обескровлен: «как тяжело ходить среди людей и притворяться непогибшим»; «как тяжко мертвецу среди людей»; «пробудился...: тридцать лет. Хвать-похвать, — а сердца нет»; «одно, одно — уснуть, уснуть». «Возм.» не жизнь, а гибель рода; герой, последний в роде; лишь «над черной Вислой — черный бред»; и слышен топот коня пана Мороза, «мстителя»: кому, за что? России ли за угнетение Польши, выродку ли за «иронические» поступки: «выпил я кровь твою», «с темнотою один... хохотал арлекин» и т. д.?
— «старинный ужас дай понять».
Тут и припоминается:
Было то в темных Карпатах...
В каких? Стихи писаны до карпатских боев. Какие ж Карпаты? Гоголевские: гора Криван, на ней всадник, жаждущий «страшной мести», которой тема невыносима автору «Возм.»; и — неприятен Гоголь:
...
Жутко и холодно стало ...
Это — мне
Жалобный ветер донес.
— образы из «СМ»; гоголевский «колдун» сотрясал Б., влезая в него, как влезал Басаврюк в Петруся, — криками:
«Нет, не смирит эту черную кровь
».
Потому и припоминание:
Было то в темных Карпатах.
— стихи продолжены в иронию: по адресу читателей:
«Не общественно»? — знаю.
Что? «Декаденство»? — Пожалуй,
Что? «Непонятно»? — Пускай.
Увы: слишком понятно; манией преследования, своею болезнью, был связан Б. с Гоголем; унылая философия родового возмездия за «отщепенство» победила в Б. Думается мне: проживи Блок дальше, он явил бы картину нового Гоголя, недоуменно вперенного в жизнь с недописанной фразой, обрывающей творчество: «» (слова, на которых оборвалась рукопись «МД»).
Примечания
79 Отметка тома.
80