ФИГУРА ГИПЕРБОЛЫ
Гиперболы Гоголя можно делить на количественные, качественные, изобразимые, не изобразимые, дифирамбы, гротески, содержательные и пустые; последние — итог ошибочного применения категорий мысли там, где действуют законы компановки.
В количественных гиперболах преувеличивается размер явления: если река, так уж «ширина» (СМ); сюда: «тучная ширина», «обширное лицо» (Шп), «гущина труб» (Р), «горы горшков», «горы дынь» (СЯ), «горы туч» (СМ), волосы поднялись «горою» (ВНИК), «масса листьев» (СЯ), «народу... куча» (СЯ), «наедут кучами» (ВНИК), «куча происшествий» (Р), «кучи » (П), «кучи достоинств», «кучи недостатков» (МД), «кучи яиц» (Р), «черные кучи запорожцев» (ТБ), нечистые тоже «кучами падают в пекло» (МН); «огромны» — размах (Р), усы (Ш), груди (МД); усы даже — «преогромные» (Ш); «громаден» — смычок (Р), «арбуз-громадище» (МД); исполины — «сапог» (МД), «замок» (МД), «барабан» (Р); и — «страшилищной величины скрипка» (Р).
Эти гиперболы пытается Гоголь представить в числах, увеличивая размер явления вдвое, втрое, вдесятеро, всотеро. Примеры: «выпивал... треть ведра», «чуб с » (Т), завертывал два раза за ухо оселедец (МН), «хата вдвое старее штанов волостного писаря», смех, как будто «два быка... замычали разом» (В), рыба такой величины, что «два человека с трудом вытаскивали» (МД), «цветы... утрояли запах» (К), свеча в «три пуда» воску (Рев), «усы в три яруса» (ТВ), трехсотлетние дубы «трем человекам в обхват» (МД, 2), «портрет... четверился» (П), «на-четверо изрубленный» (ТВ), упрятывал в живот «фунта четыре сала» (В), «ел за шестерых » (НПР); чернослив «по семи лет лежит в бочке» (Рев), «семерых изрубил, девятерых копьем исколол» (ТБ), «съедал девять пирожков, а десятый клал в карман» (ОТ); жиру в индюшке больше, «чем в десятке таких» (Шп), «поднял... пыль, как... пятнадцать хлопцев» (Т), «шестнадцать самоваров выдуешь в день» (Рев); Ноздрев клянется, что выдует семнадцать бутылок шампанского (МД); возле забора «навалено на сорок телег всякого сору» (Рев); «сто » (Т); «тысяча сортов шляп» (НП); «свист, как будто тысяча мельниц шумит колесами» (СМ); снег свистит «тысячью саней» (НПР); «набег на пяти тысячах коней» (ТБ); «тридцать пять тысяч... одних курьеров» (Рев); пестрел «миллион афиш» (Р), «миллион народу... вздрогнул» (ТБ); «миллион казацких шапок высыпал на площадь» (ТБ).
Исчерпав численный ряд до миллиона, Гоголь прибегает и к бесконечности: «день... потерял », «бал,... потерявший конец свой» (ТБ), «глаз бесконечное государство» (МД), «комната расширялась... бесконечно» (Н); и прибегает к категории «все, что ни есть»; взяв приступом превосходную степень, силится опревосходить ее: «рассупэ́» (МД), «прекомедия» (Пред. 1), «наимилейшая... дочь» (В); и упирается в отказ от определения: неизмеримый, необъяснимый: 70 «неизмеримая брика», «храп неслыханной густоты» (МД). Гипербола из категории количества переводится в рубрику неизобразимости; рубрика почтенна: «Какие смушки! Фу ты, пропасть..! Описать нельзя!» (ОТ), «путешествие, которое не опишет» (ЗС); «Нет!.. Не могу! Давайте мне другое перо!» (ОТ); «усы... никаким пером... неизобразимые» (НП); «где я возьму, кистей и красок... изобразить» (ОТ); «показало... кулак, какого ... не найдешь» (Ш); «кареты, какие никому не снились» (К); «рай, какого в небесах нет» (ЗС); супный пар, «которому подобного нельзя отыскать в природе» (Рев) (в природе нет супных паров); красота «невиданных землей плеч» (Р); «дела, которых » (МД); «от самого создания, света не было употреблено столько времени на туалет» (МД); «сапог... размера, какому вряд ли найти... ногу» (МД); «силища, какой нет у лошади» (МД).
От отказа дать определение — к качественной окраске его: «ведьм... гибель» (Т); «гибель» — не «масса»; а «море» — не «гибель»: в нем бесконечность капелек; «море» — одно; «гибель» — другое, а «бездна» — третье.
Эту группу гипербол назвал бы я качественно-количественными; количество в них неопределенно; качество показано образом: «весь колебался и двигался живой берег» (ТБ), «туча дам» (НП), «красные реки» крови (ТБ), «море мотыльков» (НП), дам «водопад» (Н), «красное море запорожцев»; еще больше — океан: «океан благоуханий» (В); «океан блаженства»; потоп — океан, выступающий из берегов: таков «потоп лучей» (Набр.), «потоп радости» (В); «потоп перьев» (МД), «потоп блеска» (Р), «вихрь журналов» (Р); «город... гром и треск» (НП); «гром... » (Р), «вопль музыки» (Р); не лошадь дышит, а дует — «ветер в щеку» (Ш); «Париж — жерло, водомет мод» (Р); и оп — «бездна бутылок» (К), «бездна... галстуков» (П); другое: «полки монахов» (Р), «эскадроны... мух» (МД), «легионы... господ» (МД, 2), «курени ломали бока друг другу» (ТБ); Василиса Кашпаровна Цупчевьска, вытянутая с колокольню: «не тетушка, а — колокольня» (Шп); совсем другое, когда размером с башню... «» (Р).
Образность побеждает в качественной гиперболе, она — раздвоена на гротеск и дифирамб.
Гротеск силен, образен, даже... футуристичен: спал «весь день от обеда до вечера и от вечера до обеда» (К); «вареники величиною с шляпу» (НПР); сапог, «под тяжестью которого трескается гранит» (НП); ноздри — «по ведру... влей» (ЗМ); не губа, а — «пузырь» (В), не губы, а — «колоды» (Шп); рот «величиной с арку главного штаба», очки — «колеса... от комиссаровой брички» (МН); трубка — печная труба — дым валит, как из трубы парохода (МН); о теле: «перина легла на перину» (Шп); штаны — шириною «с кадь» (НПР); «заняли собою половину двора» (ОТ); и наконец: раздувшись стали шириной «с Черное море» (ТБ); стол — «длиною от Конотопа до Батурина»; в карманы можно «целого быка поместить» (К); «поместилась бы лавка» (В); брюхо так наполняется, что забирают «для обеда весь рынок» (К); в нем — точно трубит полк «эскадрон» (МД).
Обутая и одетая гипербола — Петр Петрович Петух, Пацюк, Яичница, Довгочхун.
Гиперболизируется и довгочхунова прекрасная половина; она закусывает ушами заседателей (ОТ); у нее юбка — «с карманами, в которые можно было бы положить по арбузу»; у нее громадные груди; а талию нельзя прощупать (ОТ); она схватывает мужчин за носы, как за ручки кофейников (ОТ), и т. д.
Таково же и окружение: на дворе, где «лес бурьяну» (В); кибитка похожа на «хлебный овин» (В); в ней... «ездил Адам»; для нее «в Ноевом ковчеге был особый сарай» (Шп); парочка обменивается поцелуями «громче, чем удар макогона» (ВНИК); он — «, что в продолжение его было бы легко выкурить... сигаретку» (МД); за окошко и из миргородского садика раздается «гром соловья» (СЯ); где-то — «топот, похожий на гудение... грома» (МН): прохожие; «стук ножей» во флигельке Чартокуцкого «слышен с заставы» (К); в присутствии — скрип перьев: «как будто... несколько телег с хворостом проезжало лес, заваленный на четверть аршина иссохшими листьями» (МД); это — «донос сел верхом на доносе» (МД).
Брюсов указывает: у Гоголя «гипербола села верхом на гиперболу» 71; она выступает из берегов повтора— огонь Гоголя; звукопись — лава; повтор — она же, застывшая плодоносящими шлаками, то гипербола испарение всего стилевого ландшафта; из сплетенных гипербол растет изображаемый быт; и он то ужасен, а то — поэтичен в зависимости от рода гипербол, его строящих; «Рим» — результат деятельности гиперболических дифирамбов; «Нос» — результат гротеска; «П» и «НП» слажены противопоставлением двух гипербол: в «П» — два этапа в жизни художника, поданные в дифирамбе и в гиперболе пошлости; поданы и два артиста: Чартков и тот, о ком повествуется в конце; в «НП» — раздвои: Пирогов и Пискарев, проститутка и «Прекрасная дама»; два Невских: райский и адский.
— здесь именно: в первой фазе она подчинена дифирамбу, или утаена под месячным романтическим блеском: «вместо месяца там светило какое-то солнце» (В).
Но и в первом периоде гротеск всюду рвет ткань из блесков — чортовым пальцем«благовонный пар галушек», а на то, что улица, где все валится и дряхлеет (ТБ), — как «вывороченная внутренность заднего двора» (ТБ), с хатой «вдвое более старых штанов волостного писаря», у которой окошко похоже «на подбитый глаз» (В), с шинком, повалившимся «на одну сторону, словно баба... с веселых крестин» (ПГ); и торчит в небе «шест... ... колесом» (ТБ).
Гротеск плетет быт Украины, показанной «героически» рядом с бытом романтики; он выныривает сквозь павший на него блеск, когда казак «залезает отдыхать... » (ТБ); и кормит жирным телом мух (ТБ): с печи смотрит «на все, что ни случится, ковыряя пальцем в носу» (ТБ), «открывает рот» (В), «храпит на весь Киев» (СМ): от храпа «воробьи... подымались на воздух» (ЗМ); он выйдет на улицу обливать «людей на морозе» (МН) и «по привычке» утянет «старую подошву» (В): «свои... обдирают своих»; на войне путь его подвигов означат «избитые младенцы, обрезанные груди у женщин» (ТБ): «еще милость, когда сварят живьем» (ТБ).
Надоест дрыхнуть: «горелки побольше ..! Чтобы играла и шипела, как бешеная» (ТБ); «не мало поставили ведер» (СМ); «что скину, то пропью» (ТБ); «хватил полведра» (СМ); выпивал... » (НПР); от штанов разит спиртом (В); «выходя на четвереньках из шинка, видел, что месяц... танцует в небе» (НПР).
Отношение к женщине? За девками гоняются «гуртом» (НПР); «коли человек влюбится, он..., что подошва» (ТБ); «мало нужды до красоты» (НПР); «что это у вас, великолепная Солоха?» (НПР); «вздумал... ее пощупать» (В); «когда скину с тебя исподницу, то нехорошо будет» (В): «обабился...» (В); «когда стара баба, то и ведьма» (В); что лежит? «Как будто два человека: один наверху, другой внизу...» — «А кто наверху?» — «Баба». — «Ну, вот это и есть чорт» (СЯ) и т. д.
«Облизывался, воображая, как он разговеется колбасою» (НПР), «съел один большого поросенка» (В); «понаедались так, что дивлюсь, как... никто не лопнул» (ТБ); «переели виноград» и «оставили целые кучи навозу» (ТБ), и кажется, что «в поле скверно, как в... брюхе» (В).
«рассобачий жид» (ТБ), с преогромной губою, «свиное ухо» (ТБ), прячется «в пустых горелочных бочках» (ТБ), заползает «под юбки своих жидовок» (ТБ), «поднимая фалды полукафтанья» (ТБ) и показывая «прескверные» свои панталоны: «Перевешать всю жидову..!» (ТБ). «Ляхи»: «сволочь», «поганые католики» (СМ): «кинут в пламя твоего сына» (СМ); турки и крымцы: «сами знаете, что за человек татарин» (ТБ): кусается сзади «в пятки» (ТБ); цыган — «снюхался с чортом» («СЯ» и «ПГ»); украл «Ивася» (ВНИК); «москаль»: «дурень»; надо стеречь добро, «чтобы москали... не подцепили» (СЯ): «когда чорт да москаль украдут, то поминай, как звали» (ПГ): немцы — «проклятые немцы» (МН); чорт — «спереди совершенно немец» (МН).
Соберите эти штрихи; и быт станет ухающей гиперболой; собственная образина пугает казака: «принимал собственную свитку... за свернувшегося чорта» (ВНИК).
«батьки», прыщущего золотом, осыпающего врага искрами, бьющими из клинка дамасской сабли, произносящего речь о любви, какой «не было на свете», и умирающего за христиан, «какие ни есть на свете»; показывается: «беспечность забубенных веков» (Набр.)
Гиперболой-дифирамбом — усеян текст Гоголя.
Примеры: показывается «ослепительного блеска чело» (СЯ), на котором « предприятий и замыслов» (СЯ); «попробуй взглянуть на молнию, когда... нестерпимо затрепещет она... потопом блеска» (Р); пальцы — «блистающие пальцы» (ТБ); «ослепителен гром соловья» (СЯ); « стремительные удары солнечных лучей» (СЯ); ослепительны «изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых» (СЯ); ослепительны «эфирные ленты» у женщин (НП); ослепительны «ряды фруктовых деревьев... потопленных... багрянцем вишен... яхонтовым морем слив» (СП); блистательно «река, как цельное стекло», «обнажала серебряную грудь» (СЯ), и в нее «все опрокинулось, стояло и ходило вверх ногами» (СЯ): голубая, прекрасная » (СЯ); а около — «темная, как ночь, тень, по которой... при... ветре... прыщет золото» (СЯ); «» кажутся «вылитыми... из золота» (СЯ); «золотые снопы хлеба» (СЯ); и — «золотые галушки» (НПР); «ослепительны» тоже «» и стекляшки, которые кажутся «огненными» (СЯ); горшки — «глиняные щеголи» (СЯ); смушки — «бархат!.. Серебро!.. Огонь!» (ОТ); мед — сияющий, «как слезы» (Пред. I); фрак — « дыма с пламенем» (МД), и даже лужа — «прекрасная лужа» (ОТ).
— день!
Он — ослепителен: он «потерял где-нибудь конец свой» (ОТ).
Ночь — «», «очаровательная ночь» (МН); Днепр — «без меры в ширину, », вспыхивает «будто полоса дамасской сабли»: «нет ему равной реки в мире» (СМ); бог отрясает ризу: с нее сыплются звезды (СМ), «играя в жмурки» (НПР); и ведьма набрала их уже с «полный рукав» (НПР); вместо месяца светит «» (В); чорт о него обжегся и пососал палец (НПР); все спит «будто с открытыми глазами» (НПР), в «сладкой тишине» (МН); тени от кустов, как черные кометы (В); чернеет лес, «обсыпаясь... на оконечности... тонкой серебряной пылью» (МН); и «греются... на месяце» (МН); травы кажутся «» (В); «те леса — не леса...; луга — не луга» (СМ); земля — не земля: середина земли «» (ВНИК); дева светится сквозь воду как «сквозь стеклянную рубашку» (СМ); и на воде «как из огнива огонь» (СМ); из воды она выходит в убранной, «как ландышами луг», рубашке (СМ), с телом, свеянным «из месячного сияния» и «» (СМ, В), бледна, «как блеск месяца» (МН) и шумит, «как приречный тростник»; перси ее, «как фарфор, непокрытый глазурью», просвечивают по краям; усмехается «потопом радости», «океаном блаженства»; уста-рубины «прикипают к сердцу» (В).
«Небесно-ухающая, чудесная ночь!»
Такова песня: и ее бы «; и да исполнится она нестерпимого блеска» (Набр.).
Таково все!
Таковы — «сказочная Шехеразада»... ... мосты... висят этаким чортом,... без всякого прикосновения — словом, Семирамида» (МД); «ковры — Персия целиком: ногой, так сказать, попираешь капиталы... Драгоценные мраморы, Швейцар смотрит генералиссимусом, вызолоченная булава, графская физиономия, как... ...» (МД); стоят Америки или Индии раззолоченные (МД), «рай», какого «в небесах нет» (ЗС); в нем одеваются: «от самого создания света не было употреблено столько времени на туалет» (МД); «посмотреть бы на ту скамеечку, на которую она становит... ножку, как надевается на эту ножку «белый, как снег, » (ЗС) и показывается красота «невиданных землей плеч» (Р): «Амбра! Совершенная амбра» (НП).
«Цветочный водопад» (Н) дам, примазанных «редчайшими сортами помад» (МД), показывается в платьях, «больше похожих на воздух, чем на платья» (ЗС), «более эфирных, » (НП), и носится в этих платьях, «сотканных из воздуха», в белых, «как дым», башмачках, с улыбкой такой, «что... почувствуешь себя выше адмиралтейского шпица» (НП); дам таких, «готовых подняться на воздух» (НП), «, как подносимый ко рту бокал шампанского» (НП); «ах, — какая прелесть!» (НП); «как арфа голос» (НП); «ленты легче пирожного, известного под именем поцелуя» и «сеточки... под именем скромностей» (МД); тут и «невиданный землею чепец», и «»; и — трэн: трэн занимает половину церкви (МД).
За трэном — француз Куку (МД), и мсье Ноль (П).
Дама на рукавах, похожих «на два воздухоплавательных шара», несется в «сирене-серебряное небо» (Р), в воздух, блистающий «непостижимою голубизною» (Р), где «неслась аркада», «толпы играющих дворцов», где «арки водопроводов казались... на блистающем, серебряном небе», горы казались «фосфорными», где все «невыразимого цвета» (Р).
Вдруг снизу небо и воздух прокалывает не «петропавловский шпиц», а шпиц клистирной трубки «величиною с башню» (Р); «Ах, какой реприманд!» — восклицает падающая с небес дама, развея юбки; из карманов ее падают два арбуза (юбка «с карманами, »); у нее обнаруживаются такие огромные груди, каких читатель не видывал; и обнаруживается «одна нога... больше всего туловища» (МД).
Клистирною трубкой впрыскивается гипербола осмеяния в неизобразимые воздухи, в «ах, — какая прелесть!» (МД).
Все — навыворот: «усы казались на лбу» (МД).
Земли — нигде: зенит, надир; а то, что их строит, — отсутствует.
Два типа гипербол — кристаллизаторы двух стилей; как два магнита притягивают опилки железа, так и они определяют селекции черт: бредового ужаса и бредовой восторженности; повтор — квадрат основания стилистической пирамиды; — ее острие.
Но — две гиперболы, два острия двух друг друга прокалывающих пирамид, в квадрате романтики — точка гротеска, «чорт», или — левый глаз Гоголя, скошенный «», когда правый — в сияние «нестерпимого» блеска; а в центре гротеска — сверк романтики: и тоска по «идеалу»; правый глаз скошен уже на прекрасное небо Италии; левый видит: провал «Ревизора»; где найти ось скрещения двух пирамид? Она выщупана — в третьем периоде: в гиперболах фикции, в преувеличеньи пошлятины: в «ни то — ни сё». Но — двоится и эта гипербола в показе «МД» и в сентенции: над ними; и мы подходим к четвертому виду деленья гипербол: на содержательные и на формально пустые«все», «ничто», «что-то»; ошибки — в миросозерцании Гоголя; отметка же стилевого влияния этого рода гипербол на текст — в предыдущей главке.
гиперболы фикции; сфера их применения — «МД». Но Гоголь положил перо, отказавшись от продолженья «МД».
Острие гиперболической пирамиды вошло в сердце Гоголя: смерть Гоголя — самоубийство.
Со второй фазы кричит особенность зрения Гоголя: один глаз — дальнозорок; другой — близорук; один — отдаляет; другой — приближает; один — телескоп; другой — микроскоп. Нормальны лишь усилия интерферировать ненормальность: телескоп заставлял дам одевать платья звездного блеска; микроскоп — видеть зловонными ямами поры кожи; есть миры блеска; и поры кожи — пропасти в микромире; есть действительность обоих видов гипербол; только их нет в нам данной действительности; она в нас нормальна, когда она — нормальна в себе, когда мы нормально сключены с нею: это — наша сключенность с породившим нас классом; классовая прослойка, к которой принадлежал Гоголь, была мертва: раз; Гоголь оторвался от его породившего быта: два; усиливаясь с ним сключиться, он видел в нем дыры; и скашивался на далекие перспективы иных бытов, переживая их блеском; в усилиях же приблизиться к ним открывал: пятна на блеске; тоскуя о быте, тогда строил над дырами свою «», которая не была прекрасна.
Двоякий гиперболизм — скрещение двух ножей: в месте сердца.
Пушкин был ближе к его родившему кругу, — коли не в сознании, то — в быту; и во-вторых: крупнопоместное дворянство не переживало еще такого смещения себя с центра; род же мелких помещиков обрекался на разорение, вдавливался в мещанство, или становился разночинцами: в крупных городских центрах; кроме всего: сознание Пушкина вооружено.
Все это в процессе осознания тенденции позволяло Пушкину обойтись без сильно действующих средств: гипербола — сильно действующее средство; неумеренное потребление ее и целебное действие превращает в яд.
Примечания
70 См. выше: «Эпитет у Гоголя».
71 Статья В. Я. Брюсова: «Испепеленный» (журнал «Весы», 1909 г.).