ВТОРАЯ РЕДАКЦИЯ
(РМ 10 , РЛ 6 , РМ 16 )
РЕВИЗОР
КОМЕДИЯ
В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
Действующие лица.
Антон Антонович Сквозник-Прочуханский, городничий.
Анна Андреевна, жена его.
Марья Антоновна, дочь его.
Аммос Федорович Припекаев, судья.
Артемий Филипович Ляпкин-Тяпкин, попечитель богоугодных заведений.
Лука Лукич Земляника, директор училищ.
Иван Кузьмич Пекин, почтмейстер.
Петр Иванович Добчинский, Петр Иванович Бобчинский - городские помещики
Иван Александрович Хлестаков, чиновник из Петербурга.
Осип, слуга его.
Христиан Иванович Гибнер, уездный лекарь.
Федор Андреевич Люлюков, Иван Лазаревич Растаковский, Степан Иванович Коробкин, Илья Ильич Погоняев - отставные чивовники, почетные лица в городе.
Квартальные - Свистунов, Пуговицын, Кнут, Держиморда.
Макрина Иванова, унтер-офицерская вдова
Февронья Петрова Пашлепкина, слесарша.
Мишка, слуга городничего.
Слуга трактирный.
Гости, купцы, мещане, просители.
ДЕЙСТВИЕ I
Комната в доме городничего.
ЯВЛЕНИЕ I
Городничий. Попечитель богоугодных заведений. Смотритель училищ. Судия. Частный пристав. Лекарь. Два квартальных.
Городничий. Я пригласил вас, господа... вот и Артемия Филиповича, и Аммоса Федоровича, Луку Лукича и Христиана Ивановича с тем, чтобы сообщить вам одно пренеприятное известие. Меня уведомляют, что отправился инкогнито из Петербурга чиновник с секретным предписанием обревизовать в нашей губернии всё относящееся по части гражданского управления.
Аммос Федорович. Что вы говорите? Чиновник инкогнито?
Артемий Филипович (в испуге) . Из Петербурга с секретным предписанием?
Лука Лукич. Обревизовать гражданское устройство?
Городничий. Я признаюсь вам откровенно, что я о чень потревожился... Я как будто предчувствовал: сегодня во сне мне всю ночь снились какие-то собаки. Право, какие-то этакие необыкновенные собаки: черные, не борзые, однакож и не лягавые: пришли, понюхали и пошли прочь. Вот я вам прочту письмо, которое получил я от Андрея Ивановича Пшекина, которого вы, Артемий Филипович, знаете. Вот что он пишет: любезный друг, кум и благодетель (бормочет в полголоса, пробегая скоро глазами) ... и уведомить тебя. А! Вот: „спешу между прочим уведомить тебя, что приехал чиновник с предписанием осмотреть всю губернию и особенно наш уезд. Я узнал это от самых достоверных людей, хотя он больше представляет себя частным лицом. Так как я знаю, что за тобою как за всяким водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки, то советую тебе взять предосторожность и поудержаться на время от прибыточной стрижки, как называешь ты взносы со стороны просителей и непросителей, ибо он может приехать во всякой час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито... Вчерашнего дни я... “ Ну тут уж пошли дела семейные: „сестра Анна Кириловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кирилович очень потолстел и всё играет на скрипке“, и прочее, и прочее... Так вот какое обстоятельство. А что, каких вы мыслей об этом, господа?
Артемий Филипович. Я думаю, что это просто скверно.
Аммос Федорович. В самом деле чрезвычайное происшествие.
Лука Лукич. Скажите, пожалуста, Антон Антонович, отчего это? Зачем это к нам ревизор? Ведь наш город уж кажется так далеко ото всего, что об нем бы и заботиться нечего.
Городничий (испуская вздох) . Говорите же вы! До сегодняшнего дни бог миловал. Случалось правда по газетам слышать, что в таком-то месте того-то посадили за взятки, того-то отдали в суд за потворство и воровство или за подлог, но всё это случалось, благодарение богу, в других местах; а к нам до сих пор никто не приезжал и никаких ревизовок не было.
чтобы узнать, нет ли где измены.
Городничий. Из ваших слов видеть можно, что и умный человек может ошибиться. Куда нашему уездному городишке! другое дело, если бы он был пограничным, тогда бы еще было так и сяк; но будучи в такой глуши, чорт знает где: двадцать тысяч верст я думаю будет от Туреции или Австрии...
Аммос Федорович. Нет, я вам скажу: начальство имеет тонкие виды. Даром что далеко, а оно себе мотает на ус.
Городничий. Ну, теперь и нам нужно поостеречься. По крайней мере я сделал свое дело и нарочно собрал вас объявить вам об этой новости дабы вы могли хорошенько обдумать, что и как вам нужно поступать. Я с своей стороны почитаю необходимым сообщить вам кое-какие замечания.
Я уже по своей части, то есть, в отношении устройства городового и полиции, сделал приказание; советую и вам также поступить. Особенно вам, Артемий Филипович. Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения и потому вы сделайте так, чтобы всё было прилично, колпаки были бы чистые и больные не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему в будни; и там, как следует, надписать пред каждою кроватью по-латыне или на каком другом языке... как признается нужно. Это уж по вашей части, Христиан Иванович — всякую болезнь, и когда кто заболел, которого дня и числа, как найдете лучше. Но вообще я должен заметить, что не хорошо, если больных слишком много. Лучше, если их меньше, потому что это тотчас отнесут или к дурному смотрению, или к неискусству врача.
Артемий Филипович. Мы уж с Христианом Ивановичем так распорядились на счет этот, как нужно. Да и в самом деле, зачем убыточиться и выписывать дорогие лекарства для какого-нибудь инвалида? Человек простой: если умрет, то и так умрет, если выздоровеет, то и так выздоровеет; притом и Христиану Ивановичу очень затруднительно бы было с ними изъясняться, потому что он не знает по-русски. Лучше же сберегу я казенный интерес и уменьшением расходов увеличу сумму. Тогда и начальство, видя мое усердие, без сомнения представит меня к ордену в поощрение прочим (обращаясь к Христиану Ивановичу) , то есть, я разумею, что при этом и вам будет какое-нибудь благоволение.
Христиан Иванович (издает звук, отчасти похожий на букву и, несколько на е ) .
Городничий. Ну, как знаете. Теперь я вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с малинькими гусятами, которые так и шныряют под ногами. Оно конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально и почему ж сторожу и не завесть его? Только знаете в таком месте неприлично... Я и прежде хотел вам это заметить, но всё как-то позабывал. Также этот народ имеет обыкновение развешивать на дверях для сушки свои онучки и листья табаку, называемого бакуном. Оно конечно, делается для того, чтобы высушить, но я несколько раз хотел вам заметить, что воздух в присутственных местах очень густ... Кроме того дурно, что висит у вас в самом присутствии охотничий арапник и рог; конечно, я знаю, вы любите охоту; но всё знаете на время его лучше принять, а там, как проедет ревизор, так вы опять его можете повесить. Также подсудок ваш: он может быть очень хороший человек и сведущий в своем деле, но от него знаете такой запах, как будто бы он только что вышел из винокуренного завода. Это тоже не хорошо. Я хотел давно об этом сказать вам, но был, не помню, развлечен чем-то. Есть этакие средства, которые могут это несколько поправить. Можно ему посоветовать есть лук или чеснок или что-нибудь другое. В этом случае может помочь разными средствами или медикаментами Христиан Иванович.
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать. Впрочем это у него уж природный запах: он говорит, что как-то его в детстве мамка его ушибла и с того времени отдает от него совершенно как водкою.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать, да и странно говорить, потому что нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Аммос Федорович. Как же вы говорите, Антон Антонович, грешки? Грешки грешкам рознь. У меня если есть грешки, то самые невинные! Ведь я, как вам известно, беру взятки борзыми щенками.
Городничий. Ну, щенками или чем другим, всё взятки.
Аммос Федорович. Э, нет, Антон Антонович, это совсем не то. Вот у вас, например, шуба стоит пятьсот рублей, да...
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я по крайней мере в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкве. А вы... я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, то просто волосы дыбом поднимаются.
Аммос Федорович. Да ведь сам собою дошел, собственным умом.
Городничий. Ну, в этом случае бог знает. Ежели слишком много ума, то бывает иной раз хуже, чем бы его совсем не было. Впрочем, я так только упомянул об уездном суде; а оно вряд ли кто когда-нибудь заглянет туда: это уж такое завидное место, сам бог ему покровительствует. А вот вам, Лука Лукич, так как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчет учителей: они люди конечно ученые и воспитывались в разных коллегиях, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с ученым званием. Один из них например вот этот... как его ?.. что имеет очень толстое лицо... не вспомню его фамилию, никак не может обойтись взошедши на кафедру, чтобы не сделать гримасу. Вот этак (делает гримасу) и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду. Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего, может быть оно там и нужно так, я этого не знаю, но вы посудите сами, если он сделает это посетителю. Это может быть очень худо. Г. ревизор или другой кто может принять это на свой счет. Из этого чорт знает что может произойти. Или тот был, который читает красноречие и риторику, тоже имеет странную привычку. Он, например, читает: „прекрасное есть, гм! гм! тфу“ ... и плюнет; „изящное, гм! гм! тфу“ ... и плюнет. Оно конечно для науки не вредит, но со стороны совершенно другое, и я признаюсь, когда стоял в классе по близости, то он мне обчихал весь мундир. Хорошо, что тогда мундир был на мне старый. То же я должен вам заметить и об учителе по исторической части. Он ученая голова, это видно, и сведений нахватал тьму, но только объясняет с таким жаром, что не помнит себя. Я раз слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах и вавилонянах — еще ничего: а как добрался до Александра Македонского, то я не могу вам сказать, что с ним делалось: я думаю, что пожар, ей богу: сбежал с кафедры и, что силы есть, хвать стулом об пол. Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать? От этого убыток казне.
Лука Лукич. Да, он горяч, я ему это несколько раз уже замечал... Право, я не знаю, что и делать. Разве его привязать немного к столу?
Городничий. Ну, пожалуй, можно и привязать; только нужно так, чтоб это не было заметно. Да. Таков уже неизъяснимый закон судеб, что умный человек или пьяница или рожу такую состроит, что хоть святых выноси.
Лука Лукич. Эко право хлопотливое дело.
Городничий. Это бы еще ничего хлопоты, худо, что не знаешь, с которой стороны ожидать его, когда и в какое время. Вдруг заглянет: „А кто здесь?“ Ан тут мы, голубчики. „А кто в богоугодном заведении начальник?“ — „Ляпкин-Тяпкин“. — „А подать сюда Ляпкина-Тяпкина !.. “ — „А кто здесь смотритель училищ?“ — „Земленика“. — „А подайте сюда Земленику!“ Вот что худо.
Те же и Почтмейстер.
Городничий. Здравствуйте, Иван Кузьмич! я нарочно посылал за вами, чтобы сообщить вам очень важную новость.
Почтмейстер. Я слышал уже от Петра Ивановича Бобчинского, Он был у меня сегодня в почтовой конторе.
Городничий. Ну, что, как вы думаете об этом?
Почтмейстер. А что, думаю: война с турками будет.
Городничий. Нет, нет, совсем не то.
Почтмейстер. Право, война с турками. Это всё французы гадят.
Городничий. Какая тут война с турками! Где тут турки? Тут просто нам плохо будет, а не туркам. Это уже известно: меня уведомляет достоверный человек, что именно едет чиновник с тем, чтобы осмотреть в нашем городе всё гражданское устройство.
Почтмейстер. А может быть, очень может быть, и это правда.
Городничий. Ну, как вы, Иван Кузьмич? А меня даже немного по коже подирает.
Почтмейстер. Да я и сам чувствую небольшую как будто лихорадку. А вы боитесь?
Городничий. Чего ж бояться? Боязни нет, а так как-то неловко, чорт знает, как неловко. Я, признаться сказать, уж слишком подстриг здешнее купечество и гражданство, так что вряд ли и ножницы такие в свете найдутся, которые бы могли еще что-нибудь захватить, на меня-то они все теперь... так вот бы съели, попадись я только им. Пожалуйте сюда, Иван Кузьмич, я вам кое-что скажу (отводит его в сторону) . Вот в чем дело: может быть, он если не приехал, то находится близко отсюда. Я, признаюсь вам, имею основательные причины думать, не жаловался ли кто-нибудь на меня: отчего ж такая напасть на наш город? Да притом еще инкогнито? Чорт знает, что такое инкогнито. Ведь начальство же есть в городе, к чему ж тут инкогнито? Так вам нужно, Иван Кузьмич, для общей нашей пользы всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, — входящие и исходящие, — знаете, этак немножко распечатать и прочитать: не содержится ли в нем какого-нибудь донесения или просто переписки? Если же нет, то можно опять запечатать. Для этого снять как-нибудь из глины слепок, или даже можно и так отдать письмо — распечатанное.
Почтмейстер. Об этом не беспокойтесь. Я это делаю всегда и без того, — не то, чтобы из предосторожности, а больше из любопытства. Я, признаюсь, очень люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это весьма интересное чтение. Ей богу! Иное письмо с большим удовольствием прочтешь: так хорошо описываются разные этакие пассажи... назидательные даже. Ей богу! Гораздо лучше нежели в Московских ведомостях. А вы никогда не читали?
Городничий. Нет, не читал; я однакож рад, что вы это делаете. Это в жизни хорошо. Скажите: там вы до сих пор ничего не начитывали о каком-нибудь чиновнике из Петербурга?
Почтмейстер. О петербургских ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль однакож, что вы никогда не читали писем. Есть прекрасные места. Вот недавно читал я: один поручик пишет к одному приятелю своему и описал бал и жизнь свою с таким искусством... Очень хорошо. „Барышень“, говорит, „много, музыка играет, штандарт скачет“; с большим, с большим чувством описал. Вот, если хотите, я вам дам его прочесть. Я нарочно оставил его у себя.
Городничий. Покорнейше благодарю. Теперь, ей богу, мне не до того. Так сделайте милость, Иван Кузьмич, как только получите какое-нибудь известие, сейчас ко мне; также если какая-нибудь жалоба или донесение, то задержите.
Почтмейстер. С удовольствием.
Аммос Федорович. Эка, в самом деле, какое печальное, непредвиденное известие. А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с тем, чтобы попотчивать вас собаченкою. Родная сестра этому кобелю, которого вы знаете. У меня теперь завели тяжбу два помещика-соседа, и я теперь могу травить зайцев на землях и у того и у другого.
Городничий. Бог с ними теперь со всякими зайцами. У меня право в ухе так, как будто бы сверчок. Так право и ожидаешь, что вдруг отворятся двери, и войдет он сам...
Те же , Бобчинский и Добчинский (оба входят запыхавшись) .
Бобчинский. Чрезвычайное ух... ух... ух... происшествие.
Добчинский. Неожиданное изве... ух, ух... естье.
Все. Что, что такое?
Добчинский. Непредвиденное дело. Приходим в гостинницу...
Бобчинский (перебивая) . Приходим с Петром Ивановичем в гостинницу...
Добчинский. Э, позвольте, Петр Иванович, я расскажу.
Бобчинский. Э, нет, позвольте уж я... позвольте, позвольте, вы уж и слога такого не имеете...
Добчинский. А вы не помните всех обстоятельств, вы сейчас собьетесь.
Бобчинский. Э, нет. Помню, помню. Ей богу, помню, уж не мешайте, пусть я расскажу! Не мешайте! Скажите, господа, сделайте милость, чтоб Петр Ив<анович> не мешал.
Городничий. Да что такое? Говорите, ради бога: что такое? Садитесь, господа, сделайте милость, садитесь. Возьмите стулья, пожалуста, садитесь. Петр Иванович, вот вам стул. (Все, усаживаясь вокруг обоих Петров Ивановичей.) Ну, что такое?
Бобчинский. Позвольте, я сейчас по порядку: как только вышел я от вас... Э, не мешайте, Петр Иванович, не говорите уж ничего, сделайте милость; я уж сам знаю. Как только вышел я от вас, то побежал тотчас к Коробкину, а не заставши Коробкина дома, побежал к Растаковскому; а не заставши Растаковского, зашел вот к Ивану Кузьмичу, чтобы сообщить ему эту новость, да, идучи оттуда встретился с Петром Ивановичем.
Добчинский. Возле бутки, где продаются пироги.
Бобчинский. Возле бутки, где продаются пироги. Слышали ли вы, говорю я Петру Ивановичу, о той новости, которую получил Антон Антонович из достоверного письма? А Петр Иванович уже услышали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю зачем-то, была послана к Филипу Антиповичу Мартоплясу.
Бобчинский. За боченками для французской водки. Вот мы пошли с Петром Ивановичем к Мартоплясу. Э, сделайте одолжение, Петр Иванович, не перебивайте. Пожалуста, не перебивайте. Пошли к Мартоплясу, да на дороге Петр Иванович говорит мне: „Сегодни, я знаю, привезли в трактир свежей семги, так пойдем, закусим“. Только что мы в гостинницу, как вдруг молодой человек...
Добчинский. Недурной наружности, в партикулярном платье...
Бобчинский. Недурной наружности, в партикулярном платье, ходит по комнате и в лице такое рассуждение и физиономия, такие важные поступки и так здесь (вертит рукою около лба) много, много всего. Я так, как будто предчувствовал, и говорю себе: здесь что-нибудь да не даром. А Петр Иванович тотчас мигнули пальцем и подозвали трактирщика, трактирщика Власа... У него жена три недели назад тому родила, и такой хороший мальчик, большие подает надежды и со временем так же, как отец, будет содержать трактир. Подозвавши Власа, Петр Иванович спросил потихоньку: „кто такой этот молодой человек?“ А Влас говорит: „Это“, говорит... Э, не перебивайте, Петр Иванович, пожалуйста, не перебивайте; вы не расскажете, ей богу, не расскажете, вы немного шипеляете, у вас один зуб с свистом... „что этот молодой человек — чиновник, едущий из Петербурга, Иван Александрович Перепелкин, и что чрезвычайно странно себя аттестует: больше полторы недели живет, дальше не едет, берет всё на бор, денег совсем не плотит“. Меня в одну минуту вразумило. Э, говорю я Петру Ивановичу...
Добчинский. Нет, Петр Иванович, это я сказал: Э.
верно не кто другой, как самый тот чиновник.
Городничий. Что вы говорите? Не может быть. (Придвигает поближе стул.) Это вам так показалось. Это кто-нибудь другой.
Добчинский. Помилуйте, как не он! и денег не плотит и не едет, кому же бы быть, как не ему. И с какой стати жил бы он здесь, когда ему прописана подорожная в Саратов.
Бобчинский. Он, он, ей богу, он. Я ставлю бог знает что... Такой наблюдательный: всё обсмотрел, и по углам везде и даже заглянул в тарелки к нам — полюбопытствовать что едим. Такой осмотрительный, что боже сохрани.
Городничий. И он там в гостиннице до сих пор?
Бобчинский. В том самом номере, где прошлого года подрались приезжие офицеры.
Городничий. И давно живет?
Добчинский. Уж будет полторы недели. Приехал на Василья Египтянина.
Городничий. Полторы недели! что вы! (В сторону) ай, ай, ай! (Почесывая ухо) в эти полторы недели высечена офицерская жена, ай, ай, ай! В эти полторы недели арестантам никакой провизии не выдавали. О боже мой, боже мой! На улицах кабак и нечистота. О боже мой, боже мой...
Аммос Федорович. Нет, нужно больше параду. Нужно пригласить купечество, вперед пустить голову: он человек видный. Недурно бы тоже и священство. Это имеет глубокое и тайное значение; вот и в книге: „Деяния Иоанна Массона“ ...
Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому это обделать. (Обращаясь к Бобчинсиому.) Вы говорите, что он человек молодой?
Бобчинский. Молодой, лет 23 или четырех с небольшим.
Городничий. Ну, это хорошо, что молодой человек. Мы вот как сделаем: Вы теперь приготовляйтесь каждый по своей части наскоро, что можете, к принятию; а я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, — так, как бы просто для прогулки, или будто бы наведаться, не терпят ли проезжающие каких-нибудь недостатков и неприятностей в гостиннице. А вам советую сей же час воспользоваться временем. Эй, Свистунов.
Городничий. Ступай сейчас за частным приставом, или нет, ты мне нужен. Скажи там кому-нибудь, чтобы как можно поскорее ко мне частного пристава и приходи сюда. (Квартальный бежит впопыхах) .
Артемий Филипович. Идем, идем, Аммос Федорович. В самом деле, может случиться беда.
Аммос Федорович. Да вам-то еще ничего. У вас ведь всё в исправности.
Артемий Филипович. Кой чорт, в исправности! Плохо, чрезвычайно плохо.
<оугодных> зав<едений>, Смотритель уч<илищ> и Почтмейстер уходят и в дверях сталкиваются с возвращающимся Квартальным.)
ЯВЛЕНИЕ IV.
Городничий , Бобчинский , Добчинский и Квартальный.
Городничий. Что, дрожки там стоят?
Квартальный. Стоят.
Квартальный. Кнут в частном доме, да только к делу не может быть употреблен.
Городничий. Как так?
Квартальный. Да так: привезли его по утру мертвецки, вот уж два ушата воды вылили, до сих пор не протрезвился.
Городничий. Ах, боже мой, боже мой! ступай скорее на улицу или нет, беги прежде в комнату, слышь, и принеси оттуда шпагу и новую шляпу. Ну, Петр Иванович, поедем.
Городничий. Нет, нет, Петр Иванович, нельзя, втроем не годится, да и в дрожки не поместимся.
Бобчинский. Ничего, ничего: я так, петушком, петушком побегу за дрожками. Мне так только, посмотреть в щелочку, так, знаете, из дверей только увидеть, как там он эдак... Больше сущность и поступки его, а я ничего.
Городничий (принимая шпагу, к Квартальному) . Беги сейчас, займи десятских, да пусть каждый из них возьмет... Эк шпага как исцарапалась, проклятый купчишка Авдулин — видит, что у городничего старая шпага, не прислал новой. О, лукавый народ. А так, мошенники, я думаю, там уж просьбы из-под полы и готовят... Пусть каждый возьмет в руки по улице, чорт возьми: по улице, по метле, и вымели бы всю улицу, что идет к трактиру, и вымели бы начисто. Слышишь? Да смотри: ты, ты... Я знаю тебя. Ты там кумаешься да крадешь в ботфорты серебряные ложечки... Смотри у меня, ухо востро... Что ты сделал с купцом Черняевым, а? Он тебе на мундир дал два аршина сукна, а ты стянул всю штуку. Ты, дурак, с меня примера не бери! Ступай!
ЯВЛЕНИЕ V.
Городничий. А, Степан Ильич, скажите, бога ради, куда вы запропастились. На что это похоже?
Частный пристав. Я был тут сейчас за воротами.
Городничий. Ну, слушай же, Степан Ильич, вам теперь нужно всё уж прежнее бросить. Ведь чиновник-то из Петербурга приехал. Как вы там распорядились?
Частный пристав. Да так, как приказывали. Квартального Пуговицына я послал с десятскими подчищать тротуар.
Частный пристав. Держиморда поехал на пожарной трубе.
Городничий. А Кнут пьян?
Частный пристав. Пьян.
Городничий. Как же вы это так допустили?
Городничий. Послушайте ж, вы сделайте вот что: квартальный Пуговицын... он высокого роста, так пусть стоит для благоустройства на мосту. Да развалить наскоро старый забор, что возле сапожника, и поставить соломенную веху, чтоб было похоже на планировку. Оно чем больше ломки, тем больше означает деятельности градоправителей. Ах, боже мой, боже мой! Я и позабыл, что возле того забора навалено на сорок телег всякого сору. Что это за скверный город, только где-нибудь поставь какой-нибудь забор или памятник, — чорт их знает откудова и нанесут всякой дряни. Ох, боже мой, боже мой! (Вздыхает.) Да если приезжий чиновник будет спрашивать службу: „довольны ли?“, чтобы говорили: „всем довольны, ваше благородие“, а который будет не доволен, то ему после дам такого неудовольствия... О, боже мой, боже мой, грешен, во многом грешен. (Берет вместо шляпы коробку.) Дай только боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил: каждому бестии купцу наложу доставить по три пуда воску. О, боже мой, боже мой! Едем, Петр Иванович! (Надевает вместо шляпы коробку на голову.) Едем!
Частный пристав. Ваше высокоблагородие, у вас на голове коробка.
Городничий (бросает ее) . Чорт с ней! Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что началась строиться, но сгорела. Я об этом и рапорт представлял, что большущий был пожар, а то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, скажет, что она и совсем не началась. Да сказать Держиморде, чтобы не слишком давал воли кулакам своим: я знаю, он имеет обычай для порядка всем ставить фонари под глазами — и правому, и виноватому. Едем, едем, Петр Иванович! (Уходит и возвращается.) Да не выпускать солдат на улицу без всего: эта дрянная гарниза наденет только сверх рубашки мундир, а внизу ничего нет.
(Все уходят.)
Анна Андреевна и Марья Антоновна (вбегают на сцену) .
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой... (Отворяя дверь.) Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро:) а всё ты, а всё за тобой. И пошла копаться: „я булавочку, я косынку, я сейчас, я сейчас... “ Вот тебе и „сейчас“. (Подбегает к окну и кричит:) Антон, куда? куда? Что, приехал? Ревизор? Что он, статской? С усами? с какими усами?
Голос городничего. После, после, матушка.
Анна Андреевна. После? вот новости: после! Я не хочу после... мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.) О, глупый! уехал! Постой же ты, проклятый Антошка, дрянь такую надвинул на глупые уши, треугольную свою шляпу, и уезжает со двора, — так, как будто и не он, а нос — как картофель. Я тебе вспомню это. А всё эта: „Маминька, маминька, погодите, зашпилю сзади косынку. Я сейчас... “ Вот тебе и „сейчас“. Вот тебе, ничего не узнали, а всё проклятое кокетство: услышала, что почтмейстер здесь, и давай перед зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает рожу, когда ты отвернешься.
Анна Андреевна. Через 2 часа! покорнейше благодарю. Вот одолжила ответом. Как ты не догадалась сказать, что через месяц еще лучше можно узнать. (Свешивается в окно.) Эй, Авдотья! А? Что, Авдотья, ты слышала: там приехал кто-то? А? Генерал?
Голос Авдотьи. Ей богу, сударыня, ничего не услышала.
Анна Андреевна. Глупая какая.
Голос Авдотьи. Подкинулась было к квартальному, руками только машет, как угорелый.
Слышишь, побеги, расспроси, куда поехали. Да расспроси хорошенько: что за приезжий, какой он, — слышишь, подсмотри в щелку и узнай всё, и глаза какие — черные или нет; и сию же минуту возвращайся назад, — слышишь! (Обе остаются смотрящими в окно; занавес опускается.)