Шенрок В. И.: Материалы для биографии Гоголя (старая орфография)
Н. В. Гоголь. Последние годы жизни. 1842 - 1852 гг.
Глава XVIII

Глава XVIII.

Многiе знали въ Москве въ старые годы симпатичную, благочестивую старушку, избравшую своимъ призванiемъ, особенно после одного обрушившагося на нее тяжкаго несчастiя, помощь беднымъ, больнымъ и всякаго рода страждующимъ и находившую въ этомъ истинное утешенiе. Она помогала не только деньгами, но являла всегда готовность служить многочисленнымъ клiентамъ словомъ утешенiя и живейшимъ задушевнымъ участiемъ, весьма охотно присутствовала при соборованiи и приходила на похороны людей, составлявшихъ предметъ ея состраданiя и материнскихъ попеченiй. „Любить васъ всегда время“, говорилъ ей хорошо знавшiй ее В. А. Жуковскiй, „и поверьте мне, что люблю васъ всемъ сердцемъ за васъ самихъ и за ваше несчастiе, которое вы умеете делать высокимъ добромъ для вашей жизни“. Эта старушка была Надежда Николаевна Шереметева, когда-то потерявшая зятя (Ивана Дмитрiевича Якушкина, мужа ея родной дочери, Настасьи Васильевны), сосланнаго въ Нерчинскiе рудники за участiе въ деле 14 декабря 1825 года.

Нельзя, впрочемъ, сказать, чтобы подъ влiянiемъ несчастiя произошла коренная перемена въ характере Шереметевой: благотворительность была, такъ сказать, въ крови всего родства, къ которому она принадлежала, а простосердечiе и доброта всегда были ея отличительными личными чертами; но естественно, что, испытавъ несчастiе сама, она стала особенно горячо сочувствовать всякому несчастiю ближняго. Душа ея, любящая и открытая, ея несложная, безхитростная натура отражались, какъ въ зеркале, въ ея устной беседе и въ письмахъ. „Ваши письма“, говорилъ ей Жуковскiй, „точно вы сами: та же простая, чистая доброта въ нихъ дышитъ, какую нашелъ я въ васъ самихъ“. Такимъ образомъ въ личности ея было что-то привлекательное, что̀ заставляло забывать о недостаточности ея развитiя и образованiя, хотя, конечно, она часто не могла быть интересной собеседницей для техъ самыхъ людей, которые такъ высоко ценили ея прекрасныя нравственныя качества. Къ Жуковскому она обратилась въ первый разъ съ просьбой ходатайствовать передъ государемъ сначала о разрешенiи дочери переписываться съ мужемъ или хоть изредка иметь отъ него известiя, когда онъ находился въ заключенiи въ Петропавловской крепости, а потомъ дозволить ехать за нимъ съ детьми въ Сибирь. Какъ всегда въ подобныхъ случаяхъ, поэтъ отнесся самымъ сочувственнымъ образомъ къ постигшему ее несчастiю: первое же прошенiе онъ согласился доставить собственноручно государю, причемъ взялъ на себя трудъ переделать его, такъ какъ присланная ему на просмотръ черновая оказалась не совсемъ удобною по своему многословiю. Впоследствiи Жуковскiй нередко извещалъ Шереметеву объ обороте, который принимало дело, хотя и не могъ согласиться признать справедливыми ея просьбы и самое желанiе ея дочери разделить ссылку мужа. Основываясь на великодушномъ запрещенiи самого пострадавшаго декабриста, отклонявшаго эту поездку ради будущности детей, Жуковскiй убедилъ молодую женщину, что на ней лежитъ священная обязанность, отказавшись отъ личнаго счастья и пожертвовавъ любовью къ мужу, посвятить себя исключительно детямъ, чтобы заменить имъ потерю отца. „Детьми пожертвовать она не имеетъ права“, — такъ думалъ онъ, — „и это пожертвованiе не облегчитъ участи отца, а только обременитъ его новымъ бедствiемъ“.

совершенно отречься отъ личной жизни и покориться судьбе. Тихое религiозное настроенiе становилось въ ней темъ глубже и сильнее, чемъ больше время уносило последнiя надежды на улучшенiе участи и чемъ старее становилось ея горе, которое она переносила съ замечательнымъ терпенiемъ. Летъ черезъ пятнадцать после зацепившей ее катастрофы Жуковскiй писалъ ей: „У васъ есть въ душе завидное, христiанское смиренiе, съ которымъ горе становится молитвою и наконецъ обращается въ награду и утешенiе“. Никогда не унизивъ себя малодушнымъ ропотомъ на судьбу, Шереметева доказала на деле, что религiозность ея не ограничивалась благочестивымъ настроенiемъ и внешнимъ соблюденiемъ обрядовъ. Единственнымъ знакомъ ея постоянной, сосредоточенной грусти были густые остриженные волосы.

—————

Почти передъ самымъ отъездомъ, въ день своихъ именинъ, 9 мая, Гоголь давалъ у Погодина обедъ для друзей. Главная задержка — печатанiе „Мертвыхъ Душъ“ — устранялась, и онъ чувствовалъ себя отрадно и легко. Отъездъ былъ решенъ; оставалось дождаться выхода изъ типографiи первыхъ печатныхъ экземпляровъ. Гоголь былъ въ наилучшемъ расположенiи духа. Въ этотъ же день утромъ прибыли его сестры и мать. Анна Васильевна Гоголь припоминаетъ, что незадолго передъ темъ оне получили отъ брата письмо, въ которомъ онъ просилъ ихъ поскорее прiехать съ нимъ повидаться и проститься. Пустившись въ дальнiй путь за несколько дней до 9 мая, оне непременно хотели поспеть ко дню его ангела, но въ дороге произошли досадныя задержки и промедленiя, такъ что уже въ самый день именинъ оне въехали въ почтовомъ дилижансе на дворъ дома Погодина на Девичьемъ поле. Но въ этотъ день Н. Н. Шереметевой не было въ числе поздравительницъ; очевидно, что она, сблизившаяся съ Гоголемъ, какъ видно изъ ея писемъ, въ теченiе мая 1842 г., въ то время еще мало знала его, такъ какъ она всегда свято исполняла какъ письменно, такъ темъ более лично, все формальности поздравленiя. Изъ дамъ же въ этотъ день прiезжали поздравить (верхомъ, амазонками) только Екатерина Михайловна Хомякова и Елизавета Григорьевна Черткова, и вскоре уехали. Марья Ивановна и ея дочери оставались съ хозяйкой въ доме, а мужчины обедали въ саду. Черезъ две недели былъ назначенъ прощальный обедъ Гоголю у Аксаковыхъ, которые предполагали вскоре праздновать день именинъ Константина Сергеевича (21 мая). Въ этотъ-то небольшой промежутокъ времени и произошло первое сближенiе Гоголя съ Шереметевой.

Васильевна, впоследствiи вышедшая за сапернаго офицера В. И. Быкова (или, можетъ быть, у ея друга, А. П. Елагиной). Темъ не менее первое появленiе Шереметевой въ доме Погодина совпало съ непродолжительной, приблизительно недельной, остановкой у него матери и сестеръ Гоголя. Ни Погодины, ни Аксаковы до техъ поръ не знали Шереметевой, и она была имъ рекомендована Гоголемъ; черезъ него же узнала она также Шевырева. Изъ общихъ знакомыхъ ея съ Гоголемъ кроме Раевской можно назвать Жуковскаго, Языкова, Елагину и Нащокина. Но последнiй не былъ особенно близокъ съ Гоголемъ, а первые два находились въ то время за границей и могли разве заочно подготовить ея знакомство съ нимъ. Напротивъ Раевская, какъ видно изъ сохранившейся переписки Шереметевой съ Марьей Ивановной Гоголь, была давно коротка съ нею. Въ этихъ письмахъ обыкновенно находятся особыя приписки къ Елизавете Васильевне, какъ уже старой знакомой; въ нихъ передаются каждый разъ разныя сведенiя о техъ лицахъ, которыя могли быть знакомы ей одной изъ всего семейства и касались друзей и домашнихъ Раевской. При значительной разнице въ летахъ, развитiи и круге знакомыхъ, естественно, что Гоголь, не смотря на искреннее уваженiе къ почтенной Прасковье Ивановне, редко и не совсемъ охотно посещалъ ее. Поместивъ къ ней сестру въ 1840 г., онъ вскоре оставилъ Москву, а возвратившись черезъ два года, редко заглядывалъ къ Раевской, больше вследствiе побужденiй уваженiя и благодарности, нежели потребности видеть ее и говорить съ ней. Въ своихъ „Запискахъ о жизни Гоголя“ г. Кулишъ передаетъ со словъ покойной А. П. Елагиной любопытный разсказъ о томъ, какъ, заехавъ къ ней съ матерью на минуту, чтобы тотчасъ же отправиться еще разъ поблагодарить Раевскую и проститься съ ней, Гоголь показывалъ явную неохоту ехать. Марья Ивановна торопила его и не разъ напоминала, что время идетъ и имъ надо спешить, но Гоголь меланхолически положилъ руки на столъ и погрузился въ крепкое раздумье. Ему приходилось, очевидно, сделать немалое надъ собой усилiе, такъ что Елагиной пришла наконецъ мысль выручить его, вызвавшись сделать за него самой этотъ визитъ. Нечего прибавлять, что на это предложенiе Гоголь охотно согласился. Не удивительно такимъ образомъ, что Шереметева могла редко встречаться съ Гоголемъ почти до самаго отъезда его изъ Москвы, но по следующему поводу привязалась къ нему.

Когда Гоголь собирался въ путь за границу, ему хотелось получить непременно отъ кого-нибудь образъ въ виде благословенiя. Долго онъ ждалъ напрасно, но вдругъ получилъ неожиданно образъ Спасителя отъ известнаго проповедника Иннокентiя, епископа херсонскаго и таврическаго. Это исполенiе его желанiя показалось ему чудеснымъ и было истолковано имъ, какъ повеленiе свыше ехать въ Іерусалимъ и, очистивъ себя молитвой у гроба Господня, испросить благословенiе Божiе на задуманный литературный трудъ. Мысль была торжественно и неожиданно сообщена Аксаковымъ, окончательно сбитымъ съ толку столь частой и притомъ внезапной переменой решенiй. Когда весть о благочестивомъ желанiи новаго знакомаго дошла до Шереметевой, набожная старушка, посвятившая всю жизнь молитве и добрымъ деламъ, сразу горячо полюбила Гоголя, какъ сына, принимая горячее участiе въ столь сочувственномъ для нея плане. Въ свою очередь, она встретила въ Гоголе задушевный откликъ: зная ее прежде по наслышке съ весьма почтенной стороны, оценивъ по непосредственному личному впечатленiю ея теплое, умиротворенное годами и истиннымъ религiознымъ чувствомъ, простодушiе, Гоголь нашелъ въ ней одну изъ техъ женщинъ, о которыхъ онъ говорилъ, что оне „живутъ въ законе Божiемъ“. Онъ сталъ называть ее „духовной матерью“, прося позволенiя время отъ времени посылать ей деньги для раздачи беднымъ. Степень уваженiя Гоголя къ Шереметевой немедленно проявилась въ приглашенiи прiехать проводить его въ дальнiй путь къ незнакомымъ ей Аксаковымъ, между темъ какъ прощанiе должно было иметь характеръ совершенно семейный и изъ постороннихъ предполагалось позвать только горячо любимаго Гоголемъ и хорошо знакомаго Аксаковымъ артиста М. С. Щепкина.

и сообщительная, приходила въ восторгъ отъ чистосердечiя наивной старушки и особенно отъ любви ея къ сыну. Обе женщины охотно проводили целые часы въ беседе объ общемъ любимце въ уютномъ антресоле погодинскаго дома, при чемъ Шереметева неоднократно повторяла свои уверенiя, что она полюбила ея сына не какъ знаменитаго писателя, а какъ хорошаго человека и добраго христiанина. Но Надежда Николаевна очень стеснялась въ чужомъ, незнакомомъ доме, и ее приходилось всячески успокоивать, после чего она оставалась еще на некоторое время. Съ своей стороны она не приглашала къ себе своихъ новыхъ знакомыхъ, но просила позволенiя чаще прiезжать ей самой, такъ какъ въ большомъ семействе, где она жила, былъ постоянный шумъ, мешавшiй спокойной интимной беседе.

— до городской заставы. Погодинъ же, съ которымъ Гоголь былъ въ ссоре, простился съ нимъ дома, но къ Аксаковымъ не поехалъ. После обеда и непродолжительной дружеской беседы со двора двинулся целый поездъ: Гоголь и все Аксаковы ехали впереди въ просторной коляске, а Шереметева за ними тряслась на пролетке. Дорогой случилось съ ними довольно забавное приключенiе. Все вещи были заранее отправлены на первую станцiю, и Гоголь ехалъ за ними следомъ налегке. Въ то время существовалъ стеснительный обычай требовать паспорты и осматривать провозимыя пассажирами вещи не только на границахъ, какъ это делается и теперь, но и на каждой подорожной заставе при выезде и въезде. Гоголь, не желая подвергаться скучной формальности, хотелъ показать видъ, что выехалъ просто кататься. Известно, что ему нередко приходило желанiе ради шутки или устраненiя неуместнаго любопытства называть себя чужими именами, прятаться, прибегать къ мистификацiямъ. На этотъ разъ пришлось это сделать по неволе. Но у самой заставы Шереметева, не привыкшая ни къ какимъ хитростямъ и мистификацiямъ, совершенно забыла о намеренiи Гоголя уклониться отъ полицейскаго досмотра и простосердечно бросилась обнимать и крестить его, заливаясь слезами. Гоголь простился съ нею, но только-что онъ отошелъ отъ Шереметевой, у нихъ потребовали бумаги и спросили, кто же именно уезжаетъ. Чтобы выбраться изъ затрудненiя, Гоголь крикнулъ: „вотъ эта старушка!“ погналъ лошадей и скрылся, оставя Шереметеву въ большомъ затрудненiи.

Раздел сайта: