Глава XL.
Полученное письмо было отъ Россета изъ Греффенберга. Въ виду влiянiя этого письма на дальнейшiя решенiя Гоголя и его друзей приводимъ его здесь вполне.
А. О. Россетъ — Н. В. Гоголю, Греффенбергъ. 1843 г. 14/26 мая.
„Здравствуйте, любезный Николай Васильевичъ, какъ поживаете и где живете? Разсчитывая, что вы выехали изъ Рима около 5 числа, полагаю, что вы уже въ Гастейне и скоро начнете сборы для продолженiя странствованiя въ края мне неизвестные. Я же три недели уже въ Греффенберге, и лечусь, и какъ лечусь! Богу одному известно, что̀ со мною делаютъ или, лучше, что̀ выйдетъ изъ того, что̀ делаютъ.
„Вотъ вамъ подробный отчетъ, какъ провожу я день и какъ проведу еще три месяца съ прибавочными только переменами къ вящему огаживанiю моего настоящаго положенiя.
„Въ пять часовъ меня будятъ, кладутъ на постель шерстяное одеяло, на одеяло намоченную простыню, и меня ими пеленаютъ, накрывъ шинелью, халатомъ и проч., что̀ попадается подъ руку. Лежу я въ пеленкахъ и греюсь около часу, сбрасываю все и — бултыхъ въ ванную! Черезъ минуту выхожу, отъ холода спешу одеваться; бадинеръ улучаетъ минуту, чтобы опоясать мой животъ намоченною салфеткою. Это по здешней терминологiи называется взять лентухъ и ванную и надеть умшлагъ (Umschlag). Бегу въ горы, гуляю полтора часа, выпивая восемь стакановъ воды, и иду завтракать, т. -е. пить холодное молоко и съедать не менее четырехъ булокъ. До половины одиннадцатаго отдыхаю на воздухе и курю сигару; затемъ новая работа: гуляю полчаса, выпивая два стакана, раздеваюсь и на мое грешное тело набрасываютъ намоченную простыню и трутъ его до техъ поръ, пока обоюдно не согреемся; засимъ сажусь въ полуванную, т. -е. задняя часть въ воде, а прочее покрыто; сижу въ ней четверть часа и съ отмороженною частью бегу за две версты; выпивъ опять два стакана, — въ ду́шу, подъ которою постоявъ две минуты, бегу въ горы и оттуда къ обеду. За обедомъ аппетитъ у больныхъ делается волчiй и постороннiй взялъ бы (sic) насъ за самыхъ отчаянныхъ здоровяковъ, темъ более, что все имеютъ видъ бодрый, бравый и веселый. Передобеденная прогулка называется взять абрейбенъ зитцбадъ и ду́шу. До пяти отдыхъ, въ шесть опять гульба, выпиванiе двухъ стакановъ воды, повторенiе утренней прогулки, т. -е. лентухъ и ванна. Умшлагъ— условiе необходимое и вечное!
пилилъ и кололъ дрова; на мою жалобу Призницъ отвечалъ, что ничего, и она прошла. Потомъ въ душе и ванне стала кровь бросаться въ голову и голова болеть: онъ отменилъ ду́шу, а прибавилъ зитцбадъ — и боль миновалась. Вообще онъ владеетъ водой, какъ аллопатъ микстурами, и истинно удивительно разнообразiе средствъ, имъ придуманныхъ, верный взглядъ и удачное примененiе леченiя. Насъ здесь около 200 человекъ и все почти лечатся различно. Особенно замечательно, какъ искусно онъ соображаетъ, чтобы степень и силу леченiя соразмерить со степенью болезни и силами больного; какъ онъ одному прибавитъ лентухъ, другому — душу, третьему зитцбадъ, ножную ванну и проч. — и все это не шарлатанство, ибо оправдывается успешнымъ опытомъ, и имъ произносится съ уверенностью и верою несомненною, а въ больныхъ вселяетъ доверiе неограниченное. Противъ прежняго онъ очень изменилъ и усовершенствовалъ свою систему, особенно въ томъ отношенiи, что не употребляетъ сильныя средства; такъ трехъ и четырехчасовое потенiе по два раза въ сутки почти совсемъ откинуто; самые нечистокровные потеютъ два раза въ неделю и вообще онъ обращаетъ все вниманiе на степень болезни и силу больного. Отъ этого произошелъ недостатокъ очень большой и главный его системы — медленность выздоровленiя, и отъ этого здесь на половину довольныхъ и недовольныхъ. Недель здесь нетъ или считаютъ месяцами: кого ни спросишь — живутъ здесь восемь, девять, десять месяцевъ, годъ, два года, а одинъ отчаянный — три съ половиной года. Правда, что последнiй хочетъ, чтобы его кривой глазъ былъ прямымъ. Я же не входилъ бы въ такiя подробности, какъ я провожу день, еслибъ процессъ, которому я следую, не могъ служить мериломъ того, что̀ ожидаетъ Николая Михайловича, если вздумаетъ сюда прiехать. Нужно ли и полезно ли ему будетъ быть въ Греффенберге? — Полагаю, что необходимо (разумеется, если не получилъ совершеннаго выздоровленiя въ Гастейне): отправляясь въ Россiю, крюкъ небольшой, если поедетъ на Вену на Ольмюцъ по железной дороге, отъ Ольмюца въ Греффенбергъ день езды; отсюда на Бреславль очень близко. Я говорилъ здесь со многими, которыхъ болезнь похожа на болезнь Николая Михайловича. Результатъ следующiй: больныхъ спинною сухоткою Призницъ принимаетъ, смотря по степени болезни; такъ одному при мне прiехавшему онъ сказалъ прямо: „выздороветь вы уже не можете, но если пожертвуете временемъ, обещаю, что очень поправитесь“. Намъ Призницъ сказалъ, что онъ очень плохъ, и въ самомъ деле едва ходитъ на костыле и поддерживаемый человекомъ; черезъ неделю по всей спине показались у него волдыри и чирьи въ кулакъ величиною и Призинцъ начинаетъ иметь надежду на полное выздоровленiе. Кроме него тутъ есть два русскихъ: полковникъ Томичъ и адъютантъ Меншикова Дегалетъ. Обоихъ ихъ Арндтъ и все Петербургскiе доктора осудили на спинную сухотку. Дегалетъ веровалъ въ Арндта, принимая максы и разныя сильныя средства, былъ въ Марiенбурге въ водолечебномъ заведенiи и шло все хуже и хуже; въ октябре прiехалъ къ Призницу. Онъ на другой день посадилъ его въ ванну, ощупалъ тело, посмотрелъ на тело, которое покраснело отъ холода, и сказалъ ему: „спина ваша здорова, какъ моя; у васъ былъ нервный ударъ въ голову и отъ этого отнялись ноги“. Онъ совсемъ не ходилъ, прiехавъ въ Греффенбергъ; на следующей неделе дошелъ до одной скамьи, тамъ подалее до другой; теперь ходитъ по горамъ лучше меня. Призницъ его не пускаетъ, говоря: „теперь ноги ваши здоровы, но головные нервы еще плохи“, и ему надо будетъ остаться еще на полгода. Съ Томичемъ та же исторiя, но не такъ разительно выздоровленiе; ему то лучше, то хуже; Призницъ обещаетъ наверное полное выздоровленiе, но, повторяю, нужно время и время, терпенiе и терпенiе. Трудно и длинно пересказать все, но, какъ мне кажется, Николаю Михайловичу грешно будетъ не заехать и не переговорить съ Призницемъ, и Вы, любезный Николай Васильевичъ, уговаривайте его изо всей дружеской мочи. Особенно ему, какъ вы его называете, байбаку, Греффенбергъ будетъ полезенъ: здесь онъ лежать не будетъ и поневоле станетъ бегать и пилить дрова. Долженъ еще прибавить, что зиму Призницъ считаетъ самымъ удобнымъ временемъ для леченiя.
прежде свиданiя его съ Призницемъ, чтобы научить его, какъ съ нимъ взяться. Не заедете ли и вы? Право бы не мешало! Какъ бы я радъ былъ васъ увидеть и повторить дела давно минувшихъ дней.
Съ выезда изъ Рима ничего не знаю про сестру; если что̀ знаете — напишите. Ханыковъ хотелъ писать, но не пишетъ. Когда Перовскiй выехалъ? онъ хотелъ заехать къ Призницу. Нетерпеливо буду ожидать вашего ответа; надеюсь, что получу его, и скоро. Крепко, крепко сжимаю вашу руку, любезный Николай Васильевичъ, и прошу не забывать вамъ душевно преданнаго Аркадiя Россета.
à Greffenberg, près Freiwaldau.
Николаю Михайловичу говорю: „до скораго свиданiя!“