Глава XIX.
Этотъ день разлуки Гоголя съ Шереметевой, 23 мая 1842 года, остался навсегда достопамятнымъ для обоихъ. Особенно последняя любила въ письмахъ вспоминать это число и все мельчайшiя подробности, случившiяся во время прощанья. Тогда же одной изъ первыхъ Гоголь открылъ ей, что на предполагаемую поездку въ Іерусалимъ смотритъ какъ на желанiе помолиться у Святыхъ местъ, чтобы испросить благословенiе для своего труда. Но едва ли можно думать, что даже въ общихъ чертахъ ей было объяснено предполагаемое значенiе этого труда, къ которому она впрочемъ относилась съ большимъ благоговенiемъ. Но какой трудъ имелъ въ виду Гоголь? Во всякомъ случае не „Переписку съ друзьями“, мысль о которой возникла позднее вследствiе продолжительнаго литературнаго безплодiя и подъ влiянiемъ неблагоразумнаго „подталкиванiя“ друзей, торопившихъ продолжать „Мертвыя Души“. (См. въ „Переписке съ друзьями“ „Четыре письма къ разнымъ лицамъ по поводу „Мертвыхъ Душъ“ (второе и третье) и письма къ С. Т. Аксакову въ VI т., стр. 325, 349). Остается неяснымъ, какимъ образомъ для отправленiя съ чистой совестью въ путь требовалось окончить этотъ трудъ, если самое поклоненiе святыне предпринималось съ тою целью, чтобы приступить къ какому-то великому литературному подвигу. Можетъ быть, дело касается второго и третьяго томовъ „Мертвыхъ Душъ“ въ отдельности; но это одно предположенiе, такъ какъ при скрытности Гоголя никто даже изъ близкихъ къ нему людей, вероятно, не зналъ этого, а решить этотъ вопросъ на основанiи писемъ совершенно нетъ никакой возможности.
—————
Переписка Гоголя съ Шереметевой при поверхностямъ ознакомленiи представляется крайне бездетной и безсодержательной.* Во множестве писемъ содержанiе до того сходное, что съ перваго взгляда нельзя не подивиться продолжительности подобныхъ письменныхъ сношенiй. Со стороны Гоголя неизменно повторяются просьбы молиться о немъ, выраженiе благодарности за расположенiе и участiе, известiя о ходе его делъ и о томъ, какъ подвигается къ осуществленiю предполагаемое путешествiе; со стороны Шереметевой — пожеланiя успеховъ, молитвы, благословенiя. При общей отвлеченности содержанiя писемъ, наполненныхъ благочестивыми размышленiями и притомъ оставляемыхъ часто съ обеихъ сторонъ безъ всякихъ датъ или имеющихъ неудовлетворительныя даты, установленiе въ нихъ хронологическаго порядка представляетъ большiя трудности. Поэтому неудивительно, что г. Кулишъ, имевшiй въ своемъ распоряженiи одни только письма Гоголя и лишенный возможности проверять свои предположенiя о датахъ по ответнымъ письмамъ, долженъ былъ неизбежно приходить иногда къ невернымъ заключенiямъ. На трудность определенiя датъ въ этихъ письмахъ онъ и самъ указываетъ въ подстрочномъ примечанiи къ одному изъ нихъ. Но затрудненiе совершенно устраняется одною особенностью писемъ Шереметевой, именно частымъ упоминанiемъ въ нихъ о начале и продолжительности ея знакомства съ Гоголемъ. Шереметева любитъ считать, сколько съ техъ поръ прошло месяцевъ, летъ, и это даетъ ключъ къ постепенному разъясненiю хронологiи. Въ виду значенiя последней для будущихъ изданiй переписки Гоголя, мы позволимъ себе местами въ подстрочныхъ примечанiяхъ и въ особомъ перечне въ приложенiяхъ коснуться этого вопроса.
въ очень отдаленномъ родстве, она, какъ уже было сказано, не располагала слишкомъ большими средствами, но напротивъ, жила скудно и даже нуждалась, часто отказывая себе въ необходимомъ, чтобы иметь возможность хоть сколько-нибудь помогать беднымъ; поэтому письма ея во избежанiе расходовъ посылались по решительному настоянiю Гоголя, для котораго более чемъ ограниченный ея бюджетъ не былъ, конечно, тайной, — сперва вместе съ письмами Аксаковыхъ, потомъ Языкова, наконецъ Шевырева. Благодаря рекомендацiи Гоголя и радушной приветливости Аксаковыхъ Шереметева стала часто бывать у последнихъ запросто, какъ своя, все больше и больше убеждаясь, что это знакомство она можетъ смело считать однимъ изъ самыхъ прiятныхъ. Первое время она была до того очарована дружеской простотой и нецеремонностью обхожденiя Аксаковыхъ, что не пропускала буквально ни одного письма, чтобы не благодарить Гоголя за это знакомство; она называла ихъ „милыми, добрыми и радушными Аксаковыми“, а произведенное на себя ими впечатленiе передавала такимъ образомъ: „они простымъ своимъ обращенiемъ пришлись мне очень по сердцу; когда можно, у нихъ бываю: съ ними легко“. Когда С. Т. Аксаковъ получилъ первое письмо отъ Гоголя изъ-за границы (отъ 27/15 iюля 1842 г.) съ извещенiемъ, что онъ снова предполагаетъ съехаться и прожить некоторое время съ Языковымъ на этотъ разъ въ Гастейне, а оттуда они вместе поедутъ въ Венецiю, то жена его, Ольга Семеновна, тотчасъ поспешила сообщить объ этомъ въ деревню Н. Н. Шереметевой, которая и написала немедленно свое первое письмо къ Гоголю. По странной случайности именно это письмо почти единственно и не сохранилось изъ всехъ ея писемъ (а также и посланное въ одно время съ нимъ письмо Ольги Семеновны Аксаковой; см. изд. Кул., V, 485); можетъ быть, оно не застало уже Гоголя въ Венецiи и затерялось. Имъ было наверное получено уже второе письмо, адресованное въ Римъ; но въ немъ было снова воспроизведено и содержанiе перваго. „Я тотчасъ“ (после того какъ узнала адресъ) „къ вамъ написала въ Венецiю. Не знаю, застало ли письмо васъ въ Венецiи, а теперь отъ нихъ же (отъ Аксаковыхъ) узнала, где вы, и пишу въ Римъ, и пишу все одно и то же, потому что на вашъ счетъ все одно и то же чувствую; ничего иного и не умею вамъ поделать! „Да спасетъ васъ Богъ!“ Всякое утро симъ начинаю и въ продолженiе дня не разъ это повторится въ душе вамъ преданной. Спаси васъ Господи!“
Постепенно между Аксаковымъ Шереметевой и другими московскими знакомыми Гоголя установился обычай по полученiи отъ него известiй немедленно делиться ими другъ съ другомъ и беседовать объ отсутствующемъ. Для нихъ всехъ Гоголь былъ не только близкимъ человекомъ, но и интересной загадкой. Его характеръ и быстро меняющiяся намеренiя бывали часто предметомъ оживленныхъ разговоровъ. Между прочимъ Аксаковы были особенно заинтригованы и озабочены его новымъ предположенiемъ о поездке въ Іерусалимъ. Лично спроситъ объ этомъ у Гоголя передъ темъ не решился никто изъ нихъ изъ боязни „навязываться на доверенность“, но уже въ одномъ изъ первыхъ писемъ ими былъ осторожно затронутъ щекотливый вопросъ и высказаны соображенiя о продолжтельности и трудности пути. Судя по тону ответа Гоголя, нельзя сомневаться, что Аксаковымъ, сильно пораженнымъ резкой переменой, происшедшей въ его характере, запало подозренiе Гоголя въ ханжестве, что̀ и высказывалось ему неоднократно С. Т—чемъ. И теперь въ письме проглядывало безпокойство и затаенное несочувствiе плану. Въ ответе Гоголь, отклоняя отъ себя указанное нелестное подозренiе и горячо защищая свое намеренiе, говоритъ тономъ человека задетаго за живое, которому не легко высказаться въ немногихъ словахъ, а въ конце письма впадаетъ въ восторженный пафосъ, развивая мысли приблизительно те же, которыя онъ выразилъ несколько позднее устами перваго комическаго актера въ „Развязке Ревизора“. Гоголь требовалъ, чтобы содержанiе этого письма осталось строгой тайной не только для постороннихъ, но и для семейства Аксакова, кроме жены его. „Лирическiя движенiя души нашей!.. неразумно ихъ сообщить кому бы то ни было“, говорилъ онъ. Въ заключенiе онъ снова напоминалъ, что до путешествiя должно пройти еще много времени, потому что оно не можетъ быть предпринято раньше окончанiя его труда, и даже утверждалъ, что „нетъ никакой причины думать, чтобы они не увиделись опять“. Слова эти, сказанныя вскользь только для успокоенiя, были приняты почти за обещанiе скораго прiезда и, переходя изъ устъ въ уста, дошли до Шереметевой въ виде прямого утвержденiя. Они ее очень встревожили. Набожная старушка вовсе не расположена была сочувствовать такимъ колебанiямъ, и въ самой осторожной, въ самой деликатной форме дала почувствовать Гоголю свое неодобренiе. „Слышала“ — пишетъ она, — „что, прежде нежели предпринятый и давно желаемый вами путь совершите, вы еще тутъ побываете; на сiе скажу, что̀ чувствуется; советовать не смею и почитаю непозволительнымъ мешаться въ дело такой важности; — но все, что̀ могу — молиться, и отъ всего сердца молю Того, куда душа ваша стремится, да Онъ васъ поддержитъ и наставитъ, что̀ вамъ делать: Ему возможно указать вамъ путь и чего на немъ держаться; и съ помощiю Его вы сами увидите, нужно ли вамъ возвращаться, . И кто знаетъ: въ другой разъ будетъ ли удобно вамъ опять выбраться въ дорогу: могутъ встретиться разныя препятствiя, которыя уменьшатъ и самое желанiе, коимъ теперь душа ваша полна“. Опасаясь последняго исхода, Шереметева настойчиво советуетъ отдаться Тому, Кто вложилъ въ душу благочестивое желанiе, и не смущаться никакими мыслями, даже мыслью о своемъ недостоинстве. Последнее основывала она на томъ, что никогда нельзя достигнуть безусловнаго очищенiя души, чтобы съ уверенностью считать себя приготовленнымъ для поклоненiя Святому Гробу; притомъ „свыше все разочтено“, и намъ необходимо заботиться о томъ, чтобы „не препятствовать симъ благимъ разсчетамъ, примешивая собственную волю“. Отклоняя такимъ образомъ мнимое намеренiе Гоголя снова прiехать въ Москву до совершенiя дальняго пути, Шереметева прибавляетъ съ грустью, что ведь она говоритъ „противъ собственныхъ выгодъ“, потому что при ея преклонныхъ летахъ слишкомъ естественно опасенiе никогда не увидеться больше съ любимымъ „сыномъ“ въ этой жизни.
Въ ответномъ письме Гоголь не выказалъ ни малейшаго недовольства, нередко являвшагося у него въ подобныхъ случаяхъ; напротивъ, онъ благодаритъ, называя письмо благодаритъ, а самое Надежду Николаевну — великодушнымъ и добрымъ другомъ. Разъясняя корреспондентке смутившiя ее слова письма къ Аксакову, онъ успокоивалъ ее обещанiемъ не иначе вернуться въ Россiю, какъ черезъ Іерусалимъ. Это впоследствiи было, какъ известно, исполнено. Не смотря на кажущiяся частныя несогласiя съ содержанiемъ последняго полученнаго отъ Шереметевой письма, Гоголь сходится съ нею въ главномъ: онъ называетъ безумiемъ судить о степени собственнаго недостоинства и также, подобно ей, предоставляетъ решенiе этого вопроса внутреннему голосу, внушенiя котораго истолковываетъ въ смысле обязательнаго окончанiя передъ путешествiемъ задуманнаго труда; наконецъ, отклоняя мысль Шереметевой о возможности близкой ея смерти, выражаетъ надежду, что, подобно тому, какъ она проводила его до заставы, такъ же и встретитъ его у этой заставы.
Когда Шереметева прочла это письмо, камень безпокойства свалился съ ея души. „Очень васъ благодарю за ваше письмо“, отвечала она „и благодарю Бога меня порадовавшаго и успокоившаго на вашъ счетъ“. — „Христосъ съ вами, мой милый другъ, трудитесь! Молю Отца Небеснаго, да освятитъ Онъ трудъ вашъ на пользу другимъ, а следовательно и душе вашей на радость. Помоги вамъ Господи все такъ устроить, чтобы внутренно ничто васъ не теснило, и, вздохнувъ свободно къ Тому, куда душа ваша стремится, въ семъ состоянiи внутренней тишины отправляйтесь въ путь. Христосъ съ вами!!!“ Местами письма Шереметевой переходятъ прямо въ молитву; такъ и здесь, прося Бога о сохраненiи Гоголя отъ всего, что̀ можетъ вредить его спасенiю, она то говоритъ о немъ въ третьемъ лице, то, снова обращаясь къ своему корреспонденту, обещаетъ молиться за него, чтобы Богъ наставилъ его, когда и какъ онъ долженъ отправиться въ путь, и чтобы Онъ далъ ему изведать въ полноте неизреченную чистую радость у Гроба Господня. Она умоляетъ известить ее о времени отъезда въ Палестину и подробно уведомлять о всехъ впечатленiяхъ. „Сколько ни буду о семъ продолжать, а все не сумею высказать все, что̀ ощущаю, и все, чего вамъ желаю. Спаси васъ Господи!“ заканчиваетъ она это письмо. Продолжая его черезъ несколько времени (какъ она обыкновенно делала), она поздравляетъ Гоголя съ наступающимъ днемъ его рожденiя, празднованiе котораго (вопреки Жуковскому, обыкновенно отвечавшему на подобныя приветствiя откровеннымъ указанiемъ на непрiятную сторону напоминанiя о прибавке летъ) считала для христiанина не менее важнымъ, чемъ празднованiе именинъ, такъ какъ „въ этотъ день мы получаемъ право наследовать вечное блаженство“. — „Рада буду, когда къ 19 марту (читай: марта) это письмо до васъ доберется, и вы увидите, что отдаленность меня не разлучаетъ съ близкими по душе. Не безъ Промыслу случилась такая нечаянная встреча и мы съ вами душою сроднились: благодарю за сiе Бога, а васъ, мой другъ, благодарю за Аксаковыхъ! Какое прекрасное, милое семейство! Какъ мне съ ними хорошо!.. Разумеется, нетъ свиданiя, чтобы о васъ не поговорили. Какъ они все васъ любятъ, интересуются всемъ до васъ относящимся! Повторяю мою благодарность за знакомство. Такъ все просто, а для меня простота отрадна!..“
Последнее изъ разобранныхъ писемъ было помечено 12 февраля 1843 г. После этого письма следуетъ продолжительный перерывъ въ переписке. На затерянное письмо Шереметевой отъ 13 марта Гоголь отвечалъ изъ Гастейна 18 мая того же года, что летомъ ему предстоитъ „разъездная жизнь“ и что потому ихъ переписка должна прекратиться по крайней мере на полгода, темъ более что въ это время онъ предполагаетъ усиленно работать. Въ это время ему улыбалась мысль поселиться въ Дюссельдорфе и работать вместе съ Жуковскимъ. „Желанiе васъ видеть“ — писалъ онъ Жуковскому — „стало во мне теперь еще сильнее; я думаю непременно въ iюле месяце быть въ Дюссельдорфе. Напишите мне только два слова, будете ли въ это время въ Дюссельдофе. Смирнова хочетъ тоже заехать къ вамъ два раза — въ iюне и въ iюле; а я думаю даже пожить въ Дюссельдорфе, и мысль эта занимаетъ меня сильно. Мы тамъ въ совершенномъ уединенiи и покое займемся работой — вы „Одиссеей“, а я — „Мертвыми Душами“. После этого въ промежутокъ отъ апреля до iюля Гоголь успелъ побывать въ Гастейне, снова въ Италiи (во Флоренцiи), опять въ Гастейне, куда онъ заехалъ на несколько дней отдохнуть отъ дороги и откуда было написано письмо Ш—вой, въ Мюнхенъ, потомъ въ середине iюня въ Дюссельдорфъ, Баденъ-Баденъ и наконецъ на несколько месяцевъ (отъ конца августа до декабря) поселился съ Жуковскимъ въ Дюссельдорфе. Въ это время Гоголь действительно переписывался почти только съ Языковымъ и отчасти съ С. Т. Аксаковымъ. Душевное состоянiе его въ это время отчасти охарактеризовано въ письме къ Плетневу (6 окт. Дюссельдорфъ; изд. Кул. VI, 28—29). Въ немъ Гоголь снова говоритъ о самовоспитанiи, котораго необходимость для продолженiя своего труда онъ живо чувствовалъ. Въ этомъ письме замечательны его слова о внутреннемъ хозяйстве и объ управленiи „непокорными слугами“ (въ переносномъ смысле разумеется). Въ письме къ Языкову онъ уже выражаетъ оригинальный взглядъ на сделанное имъ „душевное открытiе“ или предслышанiе силъ, влагаемыхъ Богомъ въ душу поэта. Онъ говоритъ Языкову о томъ, какъ можно узнать приходъ Бога въ душу и какъ святые молчальники следили внутреннiя движенiя души. Искренняя, горячая молитва въ душе поэта, по его словамъ, производитъ чудеса: „Въ первый день еще ни ядра мысли нетъ въ голове твоей; ты просишь просто о вдохновенiи. На другой день или третiй день ты будешь говорить не просто: „Дай произвести мне“, но уже: „Дай произвести мне въ такомъ-то “ Потомъ на четвертый или пятый: „Съ такою-то силой“. И за вопросами въ ту же минуту последуютъ ответы, “. Гоголь говоритъ далее о красоте этихъ ответовъ и многое другое, показывающее, что мистицизмъ усиливался въ немъ не по днямъ, а по часамъ. Языкову онъ советуетъ читать книги религiознаго содержанiя, а такъ какъ самъ онъ долженъ сознаться, что еще мало читалъ ихъ, то проситъ постоянно сообщать о ихъ действiи на душу. „Мы должны помогать другъ другу и делиться впечатленiями“.
„Мертвыми Душами“ подвигалась вяло; накоплялось много набросковъ, находившихся по собственному признанiю автора въ весьма хаотическомъ состоянiи, но изъ нихъ предстояло созданiе „Мертвыхъ Душъ“. Чемъ труднее поддавалось надлежащей обработке написанное, темъ более широкiя надежды возлагались на будущее, а цель и значенiе труда съ каждымъ днемъ представлялись автору все въ более грандiозномъ виде и достигаемые результаты оказывались неизмеримо ниже идеаловъ. Впрочемъ тогда еще въ душе Гоголя ни на минуту не угасала надежда съ помощью Божiею восторжествовать надъ всеми трудностями; онъ еще не мучился колебанiями и сомненiями, которыя позднее раздирали его душу. Даже близкiе къ нему свидетели его упорнаго горячаго труда, проникались верой въ ожидающiй его трiумфъ „Ваше письмо не застало Гоголя въ Дюссельдорфе“ — писалъ Ш—вой Жуковскiй; — „онъ отправился въ Ниццу, где проведетъ зиму; но мы съедемся опять во Франкфурте на Майоне, куда я хочу переселиться весною. Онъ отправился отъ меня съ большимъ рвенiемъ снова приняться за свою работу и думаю, что много напишетъ въ Ницце“.
Между темъ Шереметева жила съ несколькими родственницами въ большомъ доме на Воздвиженке (тамъ, где не такъ давно помещалась городская дума) и вела самый умеренный образъ жизни, тщательно избегая даже незначительныхъ тратъ, не оправдываемыхъ необходимостью. Скромная въ своихъ привычкахъ и требованiяхъ отъ жизни, она отказывалась отъ всего, что̀ составляло въ ея глазахъ служенiе пустой житейской суете. При тогдашнихъ условiяхъ быта, непритязательныхъ и патрiархальныхъ, во многихъ зажиточныхъ семьяхъ царила благоразумная бережливость и строжайшее воздержанiе отъ всякихъ проявленiй роскоши: съ одной стороны домъ представлялъ полную чашу и всего было вдоволь, съ другой — вся обстановка была простая, комнаты даже при гостяхъ освещались сальными свечами и малейшая трата на конверты и письма ставились въ счетъ. Подобнаго рода скопидомство имело у Шереметевой ту же благородную цель, которой она посвятила свою жизнь. Такъ жила она въ городе, но еще сдержаннее была въ своихъ расходахъ въ деревне, где проводила значительную часть года. Кстати сказать о ней, какъ помещице, что, далекая отъ либеральныхъ идей, известныхъ ей впрочемъ по наслышке, она темъ не менее относилась къ крепостнымъ гуманнее многихъ просвещенныхъ проповедниковъ свободы. Ниодинъ крестьянинъ не пожаловался бы на невниманiе къ его нуждамъ, а особенно чувствовалась материнская заботливость Шереметевой о крестьянахъ въ такъ называемые черные дни: ни въ леченiи, ни въ матерiальной помощи никогда отъ нея отказа не было.
При обширномъ круге деятельности неудивительно, что Шереметева была, между прочимъ, въ лучшихъ отношенiяхъ и со многими замечательными людьми, но она не искала ни литературныхъ знакомствъ, ни связей въ высшемъ обществе, и всегда ценила въ выдающихся личностяхъ только людей, а не писателей или сановниковъ. Но если часто ея обаятельная простота и высокiя нравственныя качества заставляли и весьма даровитыхъ людей забывать о недостаточномъ ея развитiи и образованiи, то многихъ самая искренность побуждала смотреть на нее предубежденными глазами. Это случалось особенно, когда Шереметева, не заботясь о томъ, въ какой мере оценивается ея дружба, черезчуръ легко открывала свою душу людямъ, хотя и мало знакомымъ ей, но отрекомендованнымъ съ хорошей стороны. Инымъ бросалась въ глаза съ невыгодной стороны ея добродушная суетливость, естественное следствiе постоянной напряженной заботливости о другихъ, — черта выработанная годами и вошедшая въ привычку.
прося молитвъ, великiй писатель, находившiйся на верху славы, увлекавшiйся грандiозными замыслами и чувствовавшiй на себе нетерпеливо устремленные взоры всей Россiи, поверявшiй, однако, ей то, въ чемъ страшился подчасъ признаться самому себе. Чувствовалъ ли онъ истощенiе физическихъ силъ или упадокъ творчества, его первою мыслью было просить молитвъ о себе у родной матери и у „духовной матери“, Н. Н. Шереметевой. Глубоко верилъ Гоголь въ силу молитвъ этихъ, и чемъ тяжелее было на душе, темъ сильнее онъ чувствовалъ нужду въ нравственномъ освеженiи, которое всегда выносилъ изъ ея безхитростныхъ, но неизменно полныхъ сердечнаго участiя писемъ. И надо отдать справедливость такту любящаго сердца и тонкой деликатности Шереметевой: почти ни разу не сорвались у нея съ языка растравляющiе раны, нескромные вопросы или неуместное слово, способное стеснить откровенiе доверiе. Она также, подобно многимъ другимъ, осторожно и робко спрашивала у Гоголя о неладившейся у него работе надъ вторымъ томомъ „Мертвыхъ Душъ“, но ея слова и разспросы не резали его но сердцу.
Примечания
* Позволимъ себе сделать некоторыя хронологическiя поправки къ изданiю Кулиша, въ которомъ именно относительно переписки Гоголя съ Шереметевою не установлено строгаго хронологическаго порядка. Дело въ томъ, что на письмахъ къ Шереметевой даты большею частью отсутствуютъ. Но имея въ рукахъ ответныя письма, можно легко исправить по необходимости допущенныя издателемъ писемъ неточности.
отнесъ начало ея переписки съ Гоголемъ къ 1840 г. вместо мая 1842 г., какъ-бы следовало отнести, судя по многимъ даннымъ, находящимся въ письмахъ къ Гоголю Шереметевой. Отсюда целый рядъ неверностей въ хронологiи, допущенныхъ въ его изданiи относительно писемъ къ Шереметевой.
Первое по времени письмо Гоголя къ Шереметевой напечатано въ «Библiограф. Запискахъ» 1859 г., стр. 106, 107: («Благодарю васъ, добрый, великодушный другъ мой, за ваши письма». Въ письме этомъ Гоголь передаетъ Ш—вой поклонъ отъ Языкова, съ которымъ въ конце 1842 г. жилъ вместе въ Риме).
Въ этомъ письме Гоголь говоритъ, что, когда «падаетъ духъ» его, онъ всегда находитъ утешенiе въ перечитыванiи писемъ Шереметевой и проситъ не забывать его въ молитвахъ, а также сообщать о всехъ христiанскихъ подвигахъ, какiе ей известны. Это письмо безъ даты по содержанiю, очевидно, предшествуетъ письму отъ янв. 5 и декаб. 24 и находится въ связи съ непосредственно следующимъ за нимъ письмомъ отъ 6/18 падать духомъ во время испытанiй, приписывая последнимъ благодетельное действiе на душу человека. Соглашаясь съ нею, Гоголь пишетъ въ ответъ, что отныне «никакiя огорченiя не въ силахъ сокрушить» его. Въ этихъ трехъ письмахъ степень уваженiя его къ Шереметевой проявляется въ следующихъ словахъ: «всякiй разъ благодарю Небо за нашу встречу» (Кул. V, 507) и «письма ваши мне также сладки, какъ молитва въ храме» («Библiогр. Зап.», 1856, 106). Чтобы удостовериться въ верности предлагаемой нами хронологiи: 1 — верхнее письмо на стр. 106 въ «Библiогр. Зап.» 1859 г., 2-е напечатанное въ изданiи Кулиша V, 507, и 3 — нижнее на 106 стр. «Библiогр. Зап.») следуетъ обратить вниманiе особенно на выраженiя: «когда падаетъ духъ мой» и «не забывайте же меня, молитесь обо мне», повторенныя въ письме Ш—вой отъ 19 дек., и на ея благодарность за передачу поклона отъ Н. М. Языкова, очевидно, въ ответъ на слова: «вамъ кланяется знакомый вашъ Языковъ, Ник. Мих.» въ первомъ письме на стр. 106. Кроме того письмо отъ генв. 5/дек. 24 писемъ, напечатанныхъ въ изданiи Кулиша.
— отъ 5 генв. 1843 г. (24 дек. 1842 г.) изъ Рима (Изд. Кул., V т., 507)
Третье письмо было напечатано въ «Библiографъ Запискахъ» 1859 г., стр. 106, внизу («Я получилъ два письма ваши»...) Письмо это отъ 6 (18) февраля изъ Рима служитъ ответомъ, какъ видно изъ первыхъ строкъ его, на письма отъ 19 дек. (1842 г.) и 6 янв. (1843 г.). Здесь также передается поклонъ отъ Языкова, тогдашняго сожителя Гоголя въ Риме, на Via Filice, № 126.
4-ое — письмо — изд. Кул., V, 394.
— письмо — отъ 15 (3) апреля 1843 г. (Кул., V, 441). Въ этомъ письме Гоголь поздравляетъ Шереметеву съ Светлымъ праздникомъ, который въ этомъ году былъ 11 апреля. Гоголь говоритъ въ письме, что до праздника остается неделя, следовательно онъ приходился около 10 апреля. Притомъ, это письмо служитъ ответомъ на письмо Шереметевой отъ 13 марта 1843 г. Кулишъ неверно отнесъ его къ 1841 г., когда Пасха была 23 марта.
6-ое — письмо — въ «Библiограф. Запискахъ» 1859, 107 (изъ Гастейна, отъ 18 мая. Гоголь упоминаетъ въ письме о предстоящей ему разъездной жизни, которую онъ велъ именно летомъ 1843 г.).
7-ое — изъ Дюссельдорфа, въ сентябре 1843 г. (изд. Кул., V, 495). Письмо это отнесено Кулишемъ къ 1842 г., но въ немъ, какъ видно изъ дополненiя, сделаннаго Кулишемъ, пропуска въ «Библiографич. Запискахъ» 1859, стр. 110, речь идетъ о высылаемомъ образе, который странствовалъ отъ начала 1844 г. до апреля 1846 г.
8-ое — отъ 21 декабря 1843 г. изъ Ниццы (Кул., VI, 38—40).
9-ое — Ницца; мартъ 1844 (т. VI, стр. 51).
— 25 окт. 1844 г. (VI, 30—31). Выставленный въ скобкахъ Кулишемъ, по предположенiю, 1843 г. неверенъ, такъ какъ въ письме прямо сказано: «образа вашего я не получилъ. Бабарыкинъ его не доставилъ»... тогда какъ отъ 15 февр. 1844 г. Гоголь писалъ Языкову: «благодарю тебя за книги, которыя ты обещаешь прислать съ Бабарыкинымъ»).
11-ое — 14 февраля 1845 (VI, 171).
— 25 iюля 1845 (VI, 203).
13-ое — 1845 г. изъ Грефенберга (VI, 215).
14-ое — 30 окт. 1845 г. (V, 497). Адресъ Гоголя въ Риме (Via de la Croce, пропущенный у г. Кулиша, но сообщенный въ «Библiогр. Запискахъ» 1859, 110, доказываетъ, что это письмо относится къ 1845 г., а не къ 1842, какъ полагалъ Кулишъ).
15-ое — въ марте 1846 г. (изд. Кул., VI, 60). Въ этомъ письме Гоголь благодаритъ за присылку полученнаго, наконецъ, образа. Шереметева отвечала 14 апреля 1846 г., причемъ, какъ и въ другихъ письмахъ, вспоминаетъ, что онъ былъ посланъ въ январе 1844 г.
16-ое — 7 апр. 1846 г. (Кул., VI, 368). Въ этомъ письме Гоголь утешаетъ Шереметеву въ смерти ея дочери, , скончавшейся въ 1846 г. Шереметева отвечала 8 мая 1846 г. Кроме того, самъ Кулишъ поставилъ на этомъ письме 1847 г. въ скобкахъ, следовательно определялъ его по предположенiю.
17-ое — ноября 8-го 1846 г. (изд. VI, 284).
18-ое — въ марте 1847 г. («Библiограф. Записки», 1859, 107. «Другъ мой, Надежда Николаевна, вы ко мне ничего не пишете, но я понимаю ваше молчанiе: вы молитесь обо мне»). Въ письме упоминается о смерти Языкова (въ 1846 г.).
— въ начале апреля 1847 г. (VI, 365).
— 20 iюля, изъ Франкфурта. (VI, 412).
21-ое — Отстенде, 1847 г. (Кул., VI, 415).
22-ое — изъ Неаполя, въ ноябре или декабре 1847 г. («Библiографич. Записки», 1859, 108: «Я виноватъ передъ вами, добрый другъ Надежда Николаевна»). Въ этомъ письме поздравленiе съ наступающимъ новымъ годомъ.
23-е — въ «Библiограф. Запискахъ», № 17, на стр. 108. «Благодарю васъ, мой добрый другъ». Въ этомъ письме поздравленiе съ наступающимъ новымъ годомъ. Впрочемъ, можетъ быть, оно писано въ конце 1846 года.
24-е — Неаполь, 22 янв. (изд. Кул., VI, 447). Письмо, несомненно, относится къ 1848 г.; Кулишъ, въ интересахъ точности, заключилъ, впрочемъ, эту дату въ скобки.
— генваря 27-го 1848 г., Мальта. (Кул., VI, 449).
26-е — изъ Іерусалима; 19 февраля 1848 г. (VI, 452).
27-е — изъ деревни Васильевки; мая 16-го 1848 г. (VI, 462).
28-е — 1848 г. сентябрь (Кул., V, 395). Это письмо безъ даты, вопреки мненiю Кулиша, относимъ къ самымъ позднимъ письмамъ Гоголя къ Шереметевой, потому что, какъ видно изъ ответныхъ писемъ Шереметевой, Шевыревъ Во-вторыхъ, Кулишъ, относя это письмо къ 1840 г., основывался, вероятно, на начальныхъ словахъ его: «Письмо ваше, добрый другъ мой, Надежда Николаевна, я получилъ уже въ Петербурге. Въ Москве я ожидалъ вашего прiезда или ответа отъ васъ, потому что Шевыревъ посылалъ вамъ дать знать о моемъ прiезде. Мне было жалко выехать изъ Москвы, васъ не видавши». Въ 1840 г., какъ мы знаемъ уже, Гоголь еще былъ едва знакомъ съ Шереметевою, а къ 1842 г. это письмо не можетъ быть отнесено, потому что тогда Гоголь не только видался съ Ш—вой —вой: «9-го августа (1848 г.) я къ вамъ въ Полтаву писала; теперь услышала, что вы въ Москве и скоро едете въ Петербургъ. Я-бы тотчасъ поехала на васъ взглянуть, не смотря на то, что на дняхъ ожидаю изъ-за границы внука» (Евгенiя Ивановича Якушкина, отца приватъ-доцента Вячеслава Евгенiевича). Въ это-то тремя, Гоголь действительно быстро проехалъ въ Петербургъ, не повидавшись въ Москве съ Шереметевою. Наконецъ, въ заключенiе письма, Гоголь говоритъ: «душевно благодарю за строки письма вашего, исполненнаго попрежнему любви и участiя». Следовательно, это письмо было не изъ первыхъ.
— письмо на 60—61 стр. въ VI т. изд. Кулиша. Здесь упоминается новый знакомый Гоголя, Иванъ Александровичъ фонъ-Визинъ́ едва-ли могло случиться въ короткiй промежутокъ среднихъ чиселъ мая 1842 года. Кроме того, 4 го мая 1849 г. Ш—ва «я васъ, мой другъ, не часто тревожу своими письмами... Прошу Ивана Александровича о доставленiи сихъ строкъ».
Въ нашемъ перечне мы не беремся указать место, которое должно занимать письмо, напечатанное у Кулиша на 445 стр. V тома, потому что не имеемъ, подобно Кулишу, для этого решительно никакихъ данныхъ.