Шенрок В. И.: Материалы для биографии Гоголя (старая орфография)
Н. В. Гоголь. Последние годы жизни. 1842 - 1852 гг.
Глава V

Глава V.

Недоразуменiя Гоголя съ друзьями осложнялись еще разными побочными обстоятельствами, которыя усиливали недоверiе къ нему, делая его непонятной загадкой. Какъ въ самомъ деле было согласить москвичамъ его желанiе, выражаемое въ целомъ ряде писемъ, поскорее увидеть ихъ, прижать ихъ къ своей „русской груди“ и никогда не разставаться съ ними, — и постоянное неудержимое стремленiе его обратно за границу? Кому не покажется страннымъ, что после уверенiй, что „Москва его родина“, что ему прiятно будетъ видеть „друзей, моихъ родныхъ друзей“, Гоголь вскоре въ каждомъ письме писалъ Иванову инструкцiи, показывающiя, что онъ и не думалъ разставаться съ Римомъ. Такiя выраженiя въ письмахъ къ последнему, какъ напр.: „заплатите хозяину, а мы съ вами сочтемся“ или „напишите мне, далъ ли я вамъ ключъ отъ сундука съ моими книгами и запертъ ли онъ?“ и его обещанiе „увидеться съ Ивановымъ, увидеться непременно“, — все это доказываетъ, что если Гоголь не подавалъ москвичамъ заведомо ложныя надежды, то во всякомъ случае предоставлялъ решенiе вопроса о своемъ будущемъ — времени и обстоятельствамъ. Затемъ деньги, занимаемыя Гоголемъ у Погодина, шли отчасти на покрытiе его собственныхъ долговъ и издержекъ, отчасти предназначались на выручку бедствующихъ прiятелей въ Риме, что̀ было очень благородно со стороны Гоголя, но чему, вероятно, не особенно сочувствовалъ Погодинъ, если зналъ объ этомъ; въ противномъ же случае едва ли онъ могъ не изумляться, куда же такъ быстро расходуются Гоголемъ деньги. Такъ, въ мае 1841 г. Гоголь получилъ отъ Погодина 2000 фр., после чего вскоре вновь ожидалась такая же сумма. Впрочемъ Гоголь и самъ часто занималъ у Иванова и относился съ самымъ теплымъ товарищескимъ участiемъ не только къ нему, но и къ его ученику, юному художнику Шаповалову, или Шаповаленке, какъ его обыкновенно называли въ своемъ кружке. Гоголь много сделалъ для последняго; такъ онъ устроилъ въ его пользу публичное чтенiе „Ревизора“ въ доме княгини Зинаиды Волконской, когда узналъ, что вследствiе непредвиденнаго отказа въ пособiи Обществомъ поощренiя русскимъ художникамъ Шаповаловъ буквально остался было безъ куска хлеба. Для ближайшаго ознакомленiя съ отношенiями Гоголя къ названнымъ художникамъ сделаемъ небольшое отступленiе. Въ числе многихъ пансiонеровъ Академiи Художествъ, жившихъ въ конце тридцатыхъ годовъ въ Риме, симпатiи Гоголя привлекали къ себе, хотя не въ одинаковой степени, Ивановъ, Іорданъ, Моллеръ и Шаповаловъ, отчасти также Рихтеръ. Трое первыхъ выгодно выделялись изъ пестрой толпы своихъ собратовъ, такъ что Гоголь не могъ не отличать ихъ отъ остальныхъ; четвертый былъ его землякъ — малороссъ и возбуждалъ особенное участiе своимъ бедственнымъ положенiемъ. Все четверо названныхъ художниковъ составляли особый кружокъ и более или менее гнушались другими, возбуждавшими въ нихъ и въ Гоголе чувство нравственной брезгливости. Гоголь презрительно отзывался о нихъ: „что за народъ! Каневскiй, Никитинъ, Ефимовъ! ужасъ, какая тоска!“ Иногда также глумился Гоголь надъ Дмитрiевымъ и Дурновымъ.

Такъ онъ возмущался пренебреженiемъ Дмитрiева къ „рафаэлевскимъ селедкамъ“, какъ последнiй называлъ школу Перуджина, а Ивановъ о Дмитрiеве же говорилъ, что онъ „ничего не имеетъ и не умеетъ“, но особенно презиралъ его за переходъ въ католицизмъ. Каневскiй, будучи католикомъ, „успелъ пролезть къ папе“ и получить отъ него заказъ, доставившiй ему орденъ Золотой Шпоры, и не менее подобострастно заискивалъ въ начальнике русскихъ художниковъ, Кривцове, которому угодилъ удачно нарисованнымъ портретомъ. Каковы были эти и подобныя имъ личности, можно судить по тому, что во время прiезда Жуковскаго съ Наследникомъ въ Римъ, они, ходатайствуя о милостяхъ для себя, не могли воздержаться хоть при высокихъ гостяхъ отъ интригъ, сплетенъ и взаимнаго шпiонства, чемъ сильно уронили себя въ глазахъ Жуковскаго. Ивановъ со стыдомъ и горечью писалъ объ этомъ отцу, сообщая между прочимъ, что, обратившись къ покровительству Жуковскаго, пенсiонеры не имели даже настолько такта и благоразумiя, чтобы исполнить единственную просьбу Жуковскаго, направленную къ ихъ же собственной пользе: когда наследникъ захотелъ имъ сделать заказы, то порученiе Жуковскаго собрать по этому делу необходимыя сведенiя передавалось изъ рукъ въ руки, пока все дело не принялъ на себя наконецъ Ивановъ. Съ Жуковскимъ познакомилъ его Гоголь, объяснивъ трудность положенiя Иванова въ Риме безъ средствъ и покровительства. Жуковскiй обещалъ Иванову поддержку и выхлопоталъ ему вспомоществованiе на три года, но имелъ неосторожность пренебречь некоторыми формальностями, вследствiе которыхъ произошла обременительная для Иванова задержка. Притомъ въ назначенный срокъ Иванову все-таки нельзя было кончить картину, и спустя два года пришлось снова безпокоить Жуковскаго. Надо заметить, что Ивановъ совсемъ не умелъ держать себя въ обществе и часто вследствiе полнейшей неопытности въ жизни портилъ свои дела въ сношенiяхъ съ высокопоставленными лицами, даже въ техъ случаяхъ, когда судьба сталкивала его съ такими благородными и светлыми личностями, какъ Жуковскiй. Такъ въ просительныхъ письмахъ къ Жуковскому ему ничего не стоило употреблять такiя выраженiя, какъ напр.: „Известно, что труды мои хотя и заслуживали всеобщее одобренiе, но никогда не были заплачены“ или „крайне сожалею, что, на мою беду, у Государя Наследника не случился на лицо человекъ, способный понять мою просьбу“. Едва ли подобный тонъ писемъ могъ нравиться даже такому снисходительному и доброму человеку, какъ Жуковскiй; по крайней мере Ф. В. Чижовъ, хорошо знавшiй обоихъ и ихъ взаимныя отношенiя, не очень одобрялъ его. „Натурально, что это все неделикатно, не обработано“ — оправдывался Ивановъ — „но что̀ же делать? Я иначе не умею. Я васъ уже предварялъ, что въ письмахъ я грубъ, а это поправить выше силъ моихъ“. Чижовъ между прочимъ передалъ Иванову вырвавшiяся у Жуковскаго, несомненно въ минуту досады, жесткiя слова: „да куда онъ пишетъ такiя картины, ведь и поставить некуда?“. Гоголь вступился за Иванова передъ Жуковскимъ; онъ даже не нашелъ возможнымъ ограничиться только письмомъ, но проездомъ черезъ Германiю (осенью 1841 г.) „гонялся за нимъ и поймалъ его уже во Франкфурте“. Къ сожаленiю, Жуковскому было тогда не до чужихъ делъ: онъ тогда только-что женился и, поселившись после свадьбы въ Дюссельдорфе, ездилъ навещать новыхъ родныхъ и, наконецъ, можно думать, что, не смотря на все его великодушiе и доброту, его, повидимому, начинали иногда тяготитъ и утомлять нескончаемыя просьбы. Стараясь поддержать въ Иванове бодрость и спокойствiе души, Гоголь скрылъ отъ него неожиданный для себя самого холодный прiемъ Жуковскаго, о которомъ мы можемъ вывести приблизительное заключенiе, если обратитъ вниманiе на следующiя строки письма къ нему Гоголя отъ 26 iюня 1842 года: „Мне не хотелось, чтобы свиданiе наше было похоже на свиданiе прошлаго года, когда у васъ было много заботъ и развлеченiй поръ осталось въ душе вашей недоуменiе, за кого принять меня и что̀ за странность произошла внутри меня“. Изъ приведенныхъ строкъ ясно также, что этотъ неприветливый прiемъ былъ совершенной случайностью, которой Гоголь и не думалъ придавать большого значенiя, но которая все-таки надолго осталась въ его памяти, такъ что даже черезъ два года после отмеченнаго событiя, собираясь ехать къ Жуковскому, Гоголь все еще осторожно и шутливо осведомлялся: „Если вы прiехали во Франкфуртъ, то напишите мне объ этомъ, потому что и мне хотелось бы прiехать во Франкфуртъ, но не хотелось бы въ такое время, когда вы еще устроиваетесь и не уселись, какъ следуетъ, на место. А человекъ еще не усевшiйся на место вообще сердитъ, несколько любитъ окрыситься, а иногда даже и съездить по морде некстати подвернувшагося человека. Не желая почувствовать на собственной коже всего этого и поручая выкушать все это Данiилу, я пишу вамъ заблаговременно объ этомъ запросе“. Впрочемъ была и другая причина несколько стеснительнаго положенiя, въ которомъ находился Гоголь при свиданiи съ Жуковскимъ, именно та, которую онъ указываетъ въ письме къ нему безъ даты, но несомненно относящемся къ концу 1841 года: „Не пеняйте“ — говорилъ тогда Гоголь — „что я до сихъ поръ не уплачиваю вамъ взятыхъ у васъ денегъ. Все будетъ заплачено, можетъ быть нынешнею же зимою. Наконецъ не съ потупленными очами предстану къ вамъ„. Гоголь чувствовалъ, можетъ быть, и неловкость новой просьбы за Иванова, но къ Жуковскому обращались слишкомъ многiе и слишкомъ часто, и притомъ Гоголь решился действовать энергически, давая съ своей стороны Иванову указанiя и даже сочиняя за него прошенiя, и настойчиво заявляя Жуковскому: „ему нужно помочь, иначе грехъ будетъ на душе“. Къ тому же Гоголь былъ искренно любимъ Жуковскимъ и, въ свою очередь, чувствовалъ себя съ нимъ свободнее, пользуясь его обществомъ съ темъ же отраднымъ спокойствiемъ, какое онъ испытывалъ обыкновенно только въ сношенiяхъ съ самыми любимыми людьми, въ разсматриваемое же время особенно въ сношенiяхъ съ Языковымъ, о которыхъ мы скажемъ теперь несколько словъ.

—————

Въ числе друзей Гоголя, особенно имъ любимыхъ и находившихся съ нимъ въ ровныхъ, неизменно близкихъ и искреннихъ отношенiяхъ, видное место принадлежитъ поэту Н. М. Языкову. Гоголя соединяли съ Языковымъ сходныя воззренiя на поэзiю и литературу вообще, присущее имъ обоимъ глубокое религiозное настроенiе и, наконецъ, также въ значительной степени, тяжелыя страданiя отъ физическихъ недуговъ. Ихъ взаимная привязанность, насколько можно судить по письмамъ, никогда не только не была серьезно омрачена какой-нибудь размолвкой, но даже и деликатно сдерживаемымъ взаимнымъ недовольствомъ. Одинъ только разъ уже въ 1846 г. въ письмахъ Гоголя къ Языкову промелькнула легкая тень неудовольствiя по поводу просьбы последняго прислать что-нибудь въ издаваемый ихъ общимъ прiятелемъ Пановымъ „Московскiй Сборникъ“. Но, во всякомъ случае, если недостатокъ такта побуждалъ иногда некоторыхъ изъ друзей Гоголя диктаторски вмешиваться въ его личныя и семейныя дела и неловкимъ посредничествомъ растравлять его душевныя раны, то, несомненно, что никогда ничего подобнаго не позволяли себе ни Жуковскiй, ни Языковъ.

о разныхъ бездарныхъ писателяхъ, Гоголь восклицаетъ: „Попотчивать ли тебя (А. С. Данилевскаго) чемъ-нибудь изъ Языкова, чтобы закусить эту дрянь конфектами?“ и вследъ затемъ цитируетъ отрывокъ изъ одного стихотворенiя. Въ другой разъ, сравнивая Языкова съ Пушкинымъ, Гоголь характеризуетъ его поэзiю весьма сочувственными чертами, хотя и не теряетъ перспективы въ этомъ сравненiи: „Стихи Языкова — любовь до брака: они эффектны, огненны и съ перваго раза ужъ овладеваютъ всеми чувствами. Но после брака любовь — это поэзiя Пушкина: она не вдругъ обхватитъ васъ, но чемъ более вглядываешься въ нее, темъ более она открывается, развертывается и, наконецъ, превращается въ величавый и обширный океанъ„. Обе приведенныя здесь цитаты относятся къ 1832 и 1833 годамъ; позднейшiе отзывы Гоголя о Языкове слишкомъ известны.

Первая встреча Гоголя съ Языковымъ задолго предшествовала ихъ совместному сожительству въ Ганау въ августе 1841 года, когда они сошлись уже настолько, что предполагали по возвращенiи на родину вместе поселиться въ Москве. Одно не бывшее еще въ печати письмо даетъ возможность точно установить, что въ первый разъ онъ виделся съ Гоголемъ въ Ганау 30 iюня 1839 года:

„Гоголь вчера былъ у насъ проездомъ въ Марiенбадъ. Съ нимъ весело! Онъ мне очень понравился и знаетъ Римъ, какъ свои пять пальцевъ“ и проч. (письмо отъ 1-го iюля 1839 г. изъ Ганау). Изъ переписки Языкова и его братьевъ видно, что прежде онъ не зналъ Гоголя. 19-го сентября 1841 года Языковъ такъ писалъ объ этомъ своей сестре:

„Мне пришлось еще зиму просидеть въ Ганау. Братъ Петръ Михайловичъ разскажетъ тебе, почему, какъ и чего ради это сделалось. Онъ отправился отсюда въ Дрезденъ, а потомъ и далее въ Питеръ и на Русь, вместе съ Гоголемъ, который провелъ съ нами целый месяцъ, , если бы мне ехать. Гоголь сошелся съ нами; обещался жить со мною вместе, т. -е. на одной квартире, по возвращенiи моемъ въ Москву. Онъ, кажется, написалъ много новаго и едетъ издавать оное. Онъ премилый, и я радъ, что братъ Петръ Михайловичъ не одинъ пустился въ дальнiй путь, а съ товарищемъ, съ которымъ не можетъ быть скучно и который бывалъ и перебывалъ въ чужихъ краяхъ и знаетъ все немецкiе обычаи и поверiя. Гоголь обещался прiехать пожить и въ Симбирске, чтобы получить истинное понятiе о странахъ приволжскихъ. Это было бы намъ хорошо“.

„О первомъ изданiи посмертныхъ сочиненiй Гоголя“, читаемъ: „Гоголь разсказалъ мне, что какъ-то одно время они жили вместе съ Н. М. Языковымъ (поэтомъ) и вечеромъ, ложась спать, забавлялись описанiемъ разныхъ характеровъ и за симъ придумывали для каждаго характера соответственную фамилiю“. „Это выходило очень смешно“, заметилъ Гоголь, и при этомъ описалъ мне одинъ характеръ, которому совершенно неожиданно далъ такую фамилiю, которую печатно назвать неприлично — „и былъ онъ родомъ изъ грекъ!“ — такъ кончилъ Гоголь свой разсказъ“. Любопытны также еще следующiя строки о Гоголе въ письме Языкова къ брату: „Гоголь разсказалъ мне о странностяхъ своей (вероятно, мнимой) болезни: въ немъ-де находятся зародыши всехъ возможныхъ болезней; также и объ особенномъ устройстве головы своей и неестественности положенiя желудка. Его будто осматривали и ощупывали въ Париже знаменитые врачи и нашли, что желудокъ его вверхъ ногами! Вообще въ Гоголе чрезвычайно много страннаго — иногда даже я не понималъ его — и чудного; но все-таки онъ очень милъ; обещался жить со мною вместе“.*

И часто потомъ Языковъ съ прiятностью вспоминалъ о недолгомъ своемъ сожительстве съ Гоголемъ, утверждая, что съ нимъ „время летело во весь духъ“. Съ другой стороны и Гоголь легко и быстро освоился и сошелся съ Языковыми, которые, въ свою очередь, очень полюбили его. При разлуке было решено, что Гоголь и старшiй братъ Языкова, Петръ Михайловичъ, поедутъ вместе и станутъ дожидаться въ Москве Николая Михайловича. Въ ожиданiи последняго, Гоголь, какъ и въ прежнiе прiезды въ Москву, остановился у Погодина. Его увлеченiе Москвой и московскими прiятелями, какъ увидимъ, оказалось, однако, непрочнымъ и непродолжительнымъ.

„Известiя о моемъ портрете вполне удовлетворительны. Я нарисованъ черезчуръ цветущимъ и молодцоватымъ, а положенiе мне дано вальтерскоттовское“, а о портрете Гоголя прибавлялъ: „Гоголевъ очеркъ очень хорошъ: Коппъ узналъ его какъ разъ. Я вклею его въ мой альбомъ“.

Раздел сайта: