Шенрок В. И.: Материалы для биографии Гоголя (старая орфография)
Н. В. Гоголь. Последние годы жизни. 1842 - 1852 гг.
Глава LXXIII

Глава LXXIII.

Драма, разыгравшаяся между Гоголемъ и Ивановымъ и стоившая обоимъ много мукъ, волненiй и горя, является сложнымъ актомъ, въ которомъ целая сеть мелкихъ недоразуменiй и тревогъ и густой осадокъ горькихъ впечатленiй отъ безпрерывныхъ житейскихъ испытанiй привели обоихъ прiятелей къ прискорбному столкновенiю, навсегда оставившему после себя тяжелые следы. Надо сознаться, что со стороны Гоголя обиды сыпались съ неосмотрительностью сильнаго гнева, и все это разразилось на почве крайняго нервнаго потрясенiя. Оба прiятеля, неожиданно сделавшiеся, повидимому, противниками, глубоко страдали отъ разныхъ безпощадныхъ невзгодъ и, вместо того, чтобы подать, какъ прежде, другъ другу руку, вместо взаимнаго нравственнаго ободренiя, вдругъ, въ самую критическую для обоихъ минуту, обратились другъ къ другу бокомъ, неразсчетливо подбавляя лишнюю отраву въ выпавшую на ихъ долю и безъ того горькую чашу. Но осуждать ихъ, думаемъ, могъ бы решиться только тотъ, кому совершенно непонятны чужiя душевныя раны. Заметимъ, впрочемъ, что ни съ той, ни съ другой стороны, по нашему мненiю, не было настоящей ссоры — и что, отдаляясь другъ отъ друга, какъ Гоголь, такъ и Ивановъ отнюдь не дошли до взаимнаго равнодушiя; напротивъ, отъ обострившихся, натянутыхъ отношенiй тяжело стонала душа каждаго изъ нихъ. И странно: ихъ взаимное расположенiе, не смотря на все происшедшiе между ними прискорбные эпизоды, не исчезло, какъ это случилось напр. въ отношенiяхъ Гоголя съ Погодинымъ. Ивановъ даже въ то самое время, когда давалъ понять Гоголю, что не допуститъ покушенiя на свою независимость, отъ души говорилъ ему: „Въ беседахъ съ вами, и только съ одними вами, духъ мой не утомляется. Вы знаете, что́ мне сказать и что́ не говорить. Вы меня любите глубоко мудрымъ образомъ, но васъ нетъ налицо, а я поставленъ все въ какое-то столкновенiе съ людьми, и, никогда не имея случая изучать ихъ, мучаюсь въ этой каторжной работе“. Все это признанiе, вырвавшееся изъ груди измученнаго непосильной борьбой человека, не рожденнаго для трудной житейской сцены и вынужденнаго играть на ней далеко не легкую роль, кажется намъ трогательнымъ. Особенно же заслуживаетъ сочувствiя незлобливое обращенiе къ сердцу Гоголя, только-что жестоко оскорблявшаго Иванова. Г-жа Некрасова приписываетъ последовавшую затемъ болезнь Иванова именно этому огорченiю отъ Гоголевскихъ писемъ; обстоятельство это остается пока неразъясненнымъ; но намъ кажется, что если Ивановъ былъ въ самомъ деле боленъ, то въ причинахъ для этого не было недостатка въ данное время. На Гоголя же Ивановъ сначала посердился немного, но неудовольствiе его было непродолжительно. Въ сохранившемся письме къ Гоголю Моллера, нигде до сихъ поръ не напечатанномъ, читаемъ между прочимъ следующiя строки: „На вопросъ, будетъ ли онъ писать къ вамъ, Ивановъ ответилъ мне, что онъ полагаетъ, что вы сами бы должны знать, до какой степени ваши письма его могли огорчить; впрочемъ, онъ теперь гораздо спокойнее весьма веселомъ расположенiи духа“. А въ то же самое время Чижовъ не уставалъ повторять Гоголю советы действовать на него ободряющимъ образомъ, такъ какъ „душа его нуждается въ подпоре“. По словамъ Чижова, душа Иванова была „въ сильномъ боренiи“ и онъ совершенно изнемогалъ въ потоке всевозможныхъ огорченiй и заботъ. Намъ кажется, что опасенiе новыхъ сюрпризовъ отъ Гоголя, ожиданiе отъ него „гостинцевъ“ и такое заявленiе, какъ напр.: „Писать о делахъ моихъ я къ вамъ больше не буду, а было бы слишкомъ безразсудно изъ-за какого-нибудь неудавшагося одного выраженiя терять, что̀ досталось не легко, драгоценное знакомство съ вами“, — все это было слишкомъ естественно, да иначе даже не могло быть после всего, что̀ этому предшествовало, такъ что мы не решаемся видеть здесь даже особенной раздражительности со стороны Иванова, какъ вполне понятно и то, что теперь онъ неохотно отвечаетъ Гоголю на множество писемъ, которыми снова забрасывалъ его раскаявшiйся въ своей жестокости Гоголь. Какъ бы ни оскорблялъ онъ прежде Иванова, но внезапное молчанiе последняго отозвалось въ его больной душе новымъ тяжелымъ горемъ. Теперь онъ всячески старается вызвать Иванова на переписку, почти готовъ извиниться. „Отъ васъ я давно не имею никакихъ вестей, добрейшiй Александръ Андреевичъ, напишите хоть два словечка, я все хворалъ и былъ боленъ, и теперь боленъ, и даже очень боленъ“, пишетъ онъ 18 iюня 1847 г. „Давно ужъ я о васъ не имею никакихъ вестей, Александръ Андреевичъ“, повторяетъ онъ въ письме отъ 5 декабря и прибавляетъ: „Не Опасайтесь отъ меня жесткихъ писемъ: я ихъ теперь даже и не сумею написать, ибо вижу, что если и нужно кого попрекать, то больше себя, а не другого“.

Только-что Гоголь получилъ наконецъ ответъ, какъ почти тотчасъ спешитъ снова откликнуться, говоря: „Благодарю васъ за письмецо, не смотря на то, что въ немъ и немного говорите о себе самомъ“, и продолжаетъ затемъ въ самомъ дружескомъ тоне. Наконецъ, въ письме 18 января 1848 г. Гоголь такъ исповедовался передъ Ивановымъ: „Скажу вамъ истинно и откровенно, что я никогда въ васъ не подозревалъ никакой хитрости; но было время, когда я нарочно хотелъ кольнуть васъ, попрекнуть некоторыми письмами, желая васъ заставить взять некоторую власть надъ самимъ собой и устыдиться своего малодушiя. Это было сделано неловко. Пожалуйста сожгите все мои письма“. Здесь, конечно, выставлены на видъ лучшiя побужденiя, руководившiя Гоголемъ въ его отношенiяхъ къ Иванову, тогда какъ были и другiя; но это настолько свойственно человеческой природе, что осуждать за умолчанiе о последнихъ значило бы требовать почти невозможнаго.

Известное письмо объ Иванове къ Вiельгорскому, озаглавленное „Историческiй живописецъ Ивановъ“, значительно примирило последняго съ его доброжелательнымъ, но глубоко несчастнымъ и потому невольно ожесточавшимся временами другомъ, подъ влiянiемъ тяжкихъ ударовъ судьбы, такъ часто превышавшихъ его истощенныя нравственныя силы. Тонъ примиренiя ясно слышится уже въ следующихъ строкахъ письма Иванова къ Гоголю: „Радуюсь, что вы совершили благополучно путешествiе ко Святому Гробу.

образованiя, и тогда мы съ вами съ мiромъ изыдемъ, чтобы приготовить миръ “.

конечно, она является и въ той части своей, которая касается Иванова. Последнiй, въ свою очередь, былъ сильно отвлеченъ новыми заботами и интересами, и волна жизни неудержимо уносила обоихъ на неизмеримое другъ отъ друга разстоянiе. На приведенныя выше въ нашей статье задушевныя строки Гоголя Ивановъ отвечалъ дружески и искренно, но не въ духе техъ излiянiй, которыя вырывались когда-то у Гоголя, пока наконецъ, неожиданная смерть Гоголя положила естественный конецъ и этимъ уже пошатнувшимся отношенiямъ съ единственнымъ изъ русскихъ пенсiонеровъ въ Риме, къ которому онъ действительно былъ долго и сердечно привязанъ.