Глава LXVII.
Возвратимся еще разъ къ обзору отношенiй нашего писателя къ Шереметевой.
Для Гоголя переписка съ Шереметевой была, такъ сказать, нравственнымъ убежищемъ въ трудныя минуты жизни. Онъ верилъ въ силу ея молитвы, и чемъ тяжелее было у него на душе, темъ сильнее онъ чувствовалъ потребность ея освежающей беседы. Чувствовалъ ли онъ истощенiе силъ или оскуденiе творчества, онъ умолялъ Шереметеву помолиться о себе. Въ конце 1844 г. онъ писалъ ей однажды: „васъ прошу, безценный другъ мой, помолиться о мне сильно и слезно, помолиться о томъ, чтобы ниспослалъ Онъ, милосердый Отецъ нашъ, освеженiе моимъ силамъ, которое мне очень нужно для нынешняго труда моего и котораго недостаетъ у меня, и святое вдохновенiе, чтобы совершить его такимъ образомъ, чтобы онъ доставилъ не минутное удовольствiе некоторымъ, но душевное удовольствiе многимъ“. Въ апреле 1844 г., можетъ быть, подъ влiянiемъ приведенныхъ выше словъ Жуковскаго или какихъ-нибудь слуховъ, она писала: „Слышу, что вы располагаете отправиться въ дальнiй путь. Да благословитъ Господь ваше благое намеренiе и поможетъ совершить оный для пользы душевной. Вероятно, приходитъ къ окончанiю трудъ вашъ, какъ вы и говорили, что вамъ нельзя ехать въ Іерусалимъ, не докончивъ работу. Помоги вамъ Господи довершить ее для пользы ближняго и собственнаго успокоенiя. Очень порадуюсь за васъ, что все это кончено и вы отправитесь въ путь, что ничто васъ ни наружно, ни внутренно не теснитъ, а свободно можете вздохнуть къ Тому, Кто вамъ вложилъ, по благости своей, въ сердце это желанiе“. Узнавъ напротивъ изъ ответа о затрудненiяхъ Гоголя, она не разспрашиваетъ особенно, не выражаетъ удивленiя, а ограничивается только пожеланiемъ успеха: „Подвигается ли вашъ трудъ? довольны ли вы? Да поможетъ вамъ въ семъ Отецъ Небесный!“ Всего ярче обнаружилась указанная нами сторона въ продолженiе 1845 года, когда Гоголь положительно изнемогалъ отъ тяжкихъ физическихъ и душевныхъ страданiй. Шереметевой онъ свободно поверялъ то, о чемъ не решился бы сказать самымъ близкимъ друзьямъ. Медленность работы и разстроенное здоровье побуждали уже Гоголя переменить планъ: теперь единственнымъ условiемъ для отправленiя въ Іерусалимъ онъ ставилъ сколько-нибудь сносное здоровье. „Помолитесь прежде всего, другъ мой, о моемъ здоровье, ибо, какъ-только поможетъ Богъ мне дотянуться до будущаго года, то въ начале его и не откладывая уже на дальнее время, отправлюсь въ Іерусалимъ“. Онъ собирался съ лета поехать въ Италiю, чтобы къ следующей Пасхе сесть на корабль и пуститься въ Палестину. О продолженiи своего труда онъ уже не говорилъ ни слова. Въ ответномъ письме Шереметева напоминаетъ ему о прежнемъ намеренiи: „По отъезде вашемъ отсюда мы съ вами часто переписывались и именно на сей счетъ часто беседовали. Вы на мой вопросъ, когда отправитесь въ дальнiй путь, всегда отвечали, что вамъ необходимо прежде кончить свой трудъ: кончена ли эта работа, которая васъ доселе удерживала отъ исполненiя благого вашего намеренiя? Помоги вамъ Господь совершить сей трудъ для пользы ближняго и собственнаго успокоенiя, дабы безпрепятственно могли отправиться, чтобы ничто внутреннимъ образомъ васъ не теснило“, — и, какъ бы предчувствуя, что трудъ не конченъ, она убеждаетъ Гоголя не унывать и не падать духомъ. Вследъ затемъ Шереметева получила отъ него отчаянное письмо, въ которомъ высказывается мысль, что ему уже нечего ждать отъ медицинской помощи и остается возложить последнее упованiе на молитву преданныхъ людей.
„Ваше письмо меня опечалило, видя, какъ сильно томится душа ваша въ безпрерывныхъ страданiяхъ. Сколько разъ умоляла васъ, мой другъ, не предаваться унынiю, и теперь именемъ Іисуса Христа о томъ же васъ прошу. Тяжко вамъ, — это я понимаю, разделяю съ вами эту невыразимо жестокую болезнь души, и понимаю, и чувствую, что̀ вы терпите, но на все даны намъ средства къ облегченiю... Умоляю васъ со всею любовью матери, у ногъ вашихъ васъ умоляю, ради Христа ободритесь и съ твердымъ упованiемъ прибегните къ Тому, Который во веки не отвергнетъ стонъ сердца, нуждающейся въ успокоенiи! Пишете, мой другъ, — молиться: четвертый годъ, ка̀къ васъ узнала, молюсь, мой другъ, и уже теперь какъ молюсь, и что мне за васъ чувствуется, одинъ Богъ только видитъ, какъ мне васъ жаль и какъ больно сердцу знать васъ въ сихъ мученiяхъ“.
Это было одно изъ техъ писемъ, которыя, по словамъ Гоголя, утешали его въ болезненномъ состоянiи и вселяли „уменье покоряться радостно святой воле Создателя“. Такiя чувства выражены Гоголемъ и въ коротенькомъ письме отъ 30 октября 1845 г..
„Жду полнаго успеха отъ одной милости Божiей“, писалъ Гоголь Языкову изъ Карлсбада.
въ душе писателя: „Говорите, мой другъ, какъ трудно, будучи писателемъ и стоя на томъ месте, на которомъ вы стоите, уметь сказать такiя слова, какiя угодно Богу. На это вотъ мое мненiе: вы не сами по себе сделались писателемъ, вамъ дано дарованiе, и Кто васъ симъ наградилъ, къ Нему прибегайте, Его молите, просите, чтобы Онъ васъ наставилъ, что̀ когда сказать, и въ этой молитве отбросьте всехъ и все“ и проч.
„возлюбленному сыну духовному“ о постигшихъ ее горестяхъ. Это была для нея година испытанiй. Едва оправившись отъ горя, причиненнаго ей болезнью внука ея Е. И. Якушкина, она простудилась во время говенья и занемогла; Гоголю она сообщила объ этомъ уже по выздоровленiи; а въ следующемъ затемъ письме ей пришлось уже сообщать о смерти дочери. Но Гоголь былъ поглощенъ собственными заботами и трудомъ; онъ говоритъ больше о себе и проситъ молиться, чтобы Богъ сподобилъ его такъ послужить Ему, какъ „стремится и хочетъ“ душа. „Но для такого подвига“, продолжалъ онъ, „увы! надобно быть слишкомъ чисту и слишкомъ прекрасну“. Онъ просилъ также молиться, чтобы Богъ далъ ему силы „великодушно переносить недуги телесные и все побеждая — всю боль и страданiя, возноситься еще выше оттого душой и прiобретать еще больше способностей для совершенiя трудовъ“. Утешенiя убитой горемъ матери и въ следующемъ письме также довольно холодны. „Мне скорбно было услышать объ утрате вашей, но скоро я утешился мыслью, что для христiанина нетъ утраты“. Въ этихъ словахъ намъ слышится тотъ же прiемъ и тонъ утешенiя, который уже останавливалъ на себе вниманiе критики въ одномъ изъ отроческихъ писемъ Гоголя (о смерти. О себе же онъ говорилъ, что хотя попрежнему не можетъ похвалиться здоровьемъ, но чувствуетъ силы выносить недуги. Онъ желаетъ и надеется какъ можно больше времени провести въ дороге, чтобы снова получить свежесть головы. „Я постараюсь, во время езды и дороги, продолжать доселе плохо и лениво происходившую работу“. Здесь мы встречаемся снова съ признанiемъ Гоголя, что и физическiя силы и творчество его оставляютъ.
„Согласна съ вами, милый другъ, что для христiанина несчастiя не существуетъ, но лишенiе близкихъ нашему слабому сердцу чувствительно и не чувствовать горя невозможно, лишь бы печаль была тихая съ безусловной покорностью къ Тому, отъ Кого все ниспосылается и Который знаетъ, кому что̀ нужно“. Затемъ уже она, отвечая на остальное письмо, повторяетъ обычныя утешенiя и пожеланiя.
„Выбранныхъ местъ изъ переписки съ друзьями“. Наконецъ 8-го ноября онъ извещалъ Шереметеву, что на-дняхъ пришлетъ книгу, которая покажетъ, что онъ „готовится и хочетъ быть готовымъ“. Вместе съ темъ онъ сообщалъ, что чувствуетъ больше силы, чемъ прежде, для путешествiя, „но при всемъ томъ“, добавлялъ онъ „покорно буду ждать Его святой воли и не пущусь въ дорогу безъ яснаго указанiя отъ Неба“. Если даже допустить, что „Выбранныя места“ были именно темъ трудомъ, безъ котораго Гоголь не хотелъ отправиться въ путь, то все-таки, следуя совету Шереметевой ничего не предпринимать безъ воли Божiей и ея уверенiямъ, что Господь Самъ научить, какъ познать Его волю, — Гоголь ждалъ еще стеченiя некоторыхъ обстоятельствъ, благополучное окончанiе которыхъ должно было решить отъездъ. Но главнымъ знакомъ своевременности путешествiя должно было, по его мненiю, служить непреодолимое, страстное желанiе ехать, которое заставитъ забыть все недуги и страхи (страхъ смерти, страданiй морскою болезнью и проч.) и устремитъ его чудеснымъ образомъ въ дорогу, а безъ этого не следуетъ и пускаться въ нее.