Шенрок В. И.: Материалы для биографии Гоголя (старая орфография)
Н. В. Гоголь. Последние годы жизни. 1842 - 1852 гг.
Глава LIV

Глава LIV.

Приближался самый мрачный и прозаическiй годъ жизни Гоголя, годъ тяжелыхъ физическихъ страданiй, и притомъ не только его самого, но по какому-то странному совпаденiю и всехъ почти близкихъ ему людей. Уже въ 1844 г. недуги начали сильно одолевать Гоголя и ему пришлось обратиться къ Коппу, лечиться на водахъ и проч. Въ 1845 г. онъ ничемъ уже не могъ заниматься и ни о чемъ не думалъ кроме болезней.

Живя осенью во Франкфурте съ Жуковскимъ, Гоголь имелъ несчастiе видеть на своихъ глазахъ работу деятельную, бодрую, кипучую, съ блестящимъ и несомненнымъ успехомъ, тогда какъ его собственный трудъ подвигался вяло, не смотря на то, что разница въ возрастахъ между нимъ и Жуковскимъ скорее должна была бы вести къ противоположнымъ последствiямъ. Гоголь былъ въ восторженномъ упоенiи отъ „Одиссей“ и признавалъ ее венцомъ всехъ переводовъ, когда-либо существовавшихъ во всемiрной литературе. По мненiю Гоголя, Жуковскiй на закате дней своихъ вкушалъ самое чистое и великое на земле счастье. Когда Гоголь поселился у него, онъ чувствовалъ на себе благотворное нравственное влiянiе мирной атмосферы труда и семейнаго счастья и наслаждался беседами Жуковскаго и чтенiемъ его новейшихъ сочиненiй. Впрочемъ уединенная кабинетная жизнь среди людей, хотя и расположенныхъ къ нему, но чуждыхъ по воспитанiю, привычкамъ и языку, — о которыхъ онъ говорилъ: „Я ихъ всехъ люблю, хотя и не изъясняюсь съ ними словами и речами“, — во всякомъ случае сильно отличалась отъ привольной жизни у Вiельгорскихъ или Смирновыхъ. Съ семействомъ барона Рейтерна Гоголь не могъ сблизиться, уже по незнанiю немецкаго языка, и этимъ, вероятно объясняется вопросъ, предложенный ему Смирновой: „Какъ вы уживаетесь съ Елизаветой Евграфовной?“ Гоголь въ ответе своемъ въ несколькихъ словахъ охарактеризовалъ свои отношенiя къ супругамъ Жуковскимъ и къ другимъ домочадцамъ, вообще свое положенiе въ семье: „Съ Жуковскимъ мы ладимъ хорошо и никакъ не мешаемъ другъ другу; каждый занятъ своимъ. Съ Елизаветой Евграфовной тоже ладимъ хорошо, и, что̀ лучше всего, ни ей нетъ во мне большой потребности, ни мне въ ней“. Но вдохновенiе не приходило, и Гоголь утешалъ себя мыслью, что „Богъ, Который лучше насъ знаетъ время всему, не полагаетъ на это Своей воли, отъявши на долгое время способность творить“. „Слышу въ себе силу“, говорилъ онъ, „и слышу, что она не можетъ двинуться безъ воли Божiей“. Напротивъ Жуковскому, приходившему въ отчаянiе во время тяжелыхъ родовъ его жены передъ рожденiемъ его сына Павла, Гоголь въ утешенiе напоминалъ оказанныя ему Богомъ благодеянiя: „Вы такъ награждены, какъ ни одинъ человекъ еще не былъ награжденъ. На вечере дней вашихъ вы узнали такое счастье, какое другому и въ цветущiй полдень его жизни редко достается. Богъ послалъ вамъ ангела въ виде любящей васъ чистой, ангельской любовью супруги; Онъ же внушилъ вамъ мысль заняться великимъ деломъ творческимъ, надъ которымъ яснеетъ духъ вашъ и обновляются ежеминутно душевныя силы; Онъ же показалъ надъ вами чудо, какое едва ли когда доселе случалось въ мiре: возрастанье генiя и восходящую, съ каждымъ стихомъ и созданьемъ, его силу, въ такой перiодъ жизни, когда въ другомъ поэте все это охладеваетъ и мерзнетъ“. Въ последнихъ словахъ Гоголь, очевидно, не могъ не разуметь Языкова и, вероятно, самого себя. Языкову онъ сообщалъ въ то же время о Жуковскомъ: „Дай Богъ,

305 чтобы все остальное такъ же шло на свете, какъ идетъ у Жуковскаго „Одиссея“. А Жуковскiй кроме „Одиссеи“ въ небольшой промежутокъ времени успелъ написать „Капитана Боппа и сказку объ Иване Царевиче и серомъ волке“. Но такъ счастливо работалъ онъ недолго и вскоре, подобно Гоголю, остановился въ своемъ творчестве на точке замерзанiя. Въ iюле онъ уже писалъ Плетневу: „Я кончилъ XII песнь „Одиссеи“ и написалъ „Ивана Царевича“; съ техъ поръ какъ будто заколдобило: всю зиму хворалъ; после хворанья не писалось и теперь не пишется; и такъ будетъ до конца августа, ибо въ конце iюля надобно будетъ ехать въ Швальбахъ пить воды и купаться. По возвращенiи оттуда примусь свежiй за дело“. Но надежда обманула его, и не только въ августе, но и въ начале января (по новому стилю) ничего не вышло изъ-подъ его пера, и онъ могъ вдвойне жалеть о Гоголе и сочувствовать ему. 5/17 „скажу вамъ, что я все еще не принимался снова за „Одиссею“, и ничего новаго не сделалъ съ техъ поръ, какъ мы съ вами разстались: какой-то вредоносный самумъ на насъ обоихъ повеялъ. Но теперь снова берусь за перо. Можетъ быть, и вы начинаете острить свое“. Но и 24 дек. 1845 г./24 генв. 1845 г. онъ снова писалъ: „Пишете ли вы? А я какъ будто заколдованъ. Гомеръ мой остановился на половине тринадцатой песни, и вотъ уже годъ, какъ я за него не могъ приняться и отъ болезни, и отъ леченiя, и отъ поездокъ“.

Въ эту печальную пору Жуковскiй такъ сильно подружился съ Гоголемъ, что чувствовалъ живейшую нужду въ его обществе, а во время разлуки скучалъ и вспоминалъ его и снова звалъ къ себе или назначалъ где-нибудь свиданiе. Съ такимъ же теплымъ радушiемъ относилась къ Гоголю и жена Жуковскаго. Сойтись и привязаться взаимно имъ помогало между прочимъ сходное религiозное настроенiе. Больше всего строй мыслей Жуковскаго находилъ громкiй отголосокъ въ душе Гоголя. Такъ въ ней должны были отозваться напр. следующiя слова Жуковскаго: „Чемъ более думаешь, темъ яснее становится одно, что мы должны покоряться, и во всемъ, что̀ бы съ нами ни случилось, видеть добро не потому, что оно намъ кажется, а потому, что все выходитъ изъ воли одного и того же любящаго Бога, Который во всякое мгновенiе жизни нашей съ нами, что на все есть Его воля и что Его воля есть благо, въ чемъ бы она ни проявлялась намъ. Итакъ покорность! Въ этомъ все: и терпенiе, и миръ душевный, и все блага души“. Характеръ переписки Гоголя съ Жуковскимъ, начиная съ 1845 г., становится вполне ровнымъ и определеннымъ: въ письмахъ передаются известiя самыя прозаическiя, домашнiя, высказываются советы о леченiи, докторахъ, сообщаются предположенiя о маршрутахъ, будущемъ местопребыванiи и проч. Къ Жуковскому Гоголь настолько привыкъ, что, стараясь быть чаще съ нимъ, почти забываетъ о Риме и Италiи. Таковы же приблизительно были его отношенiя къ Толстымъ. Простившись съ Смирновыми и Вiельгорскими, Гоголь все более сближается съ Толстыми и ихъ родственниками, Апраксиными, и другими. Впрочемъ въ начале 1845 г. онъ еще делилъ отчасти свое время между Вiельгорскими и Толстыми въ Париже.

словъ его письма къ А. П. Толстому: „У графовъ Вiельгорскихъ опять воспоследовала перемена. Все вместе едутъ во Франкфуртъ, где находится и Лазарева“. Последняя была родственницей Вiельгорскихъ и все они, т. -е. Вiельгорскiя, Лазаревы, принцесса Фанни Бойенъ и проч., нередко совершали теперь вместе свои поездки. Все они въ октябре отправились въ Рюдесгеймъ, куда подзывали и Гоголя. Анна Михайловна Вiельгорская писала ему: „прiезжайте поскорее къ намъ. Мы васъ ожидаемъ съ нетерпенiемъ и ваше присутствiе здесь нужно. Рюдесгеймъ не подлецъ, какъ Остенде“ и проч.

Получивъ это письмо, Гоголь собирался поехать къ нимъ вместе съ Жуковскимъ, но почему-то поездка была отложена и потомъ, кажется, не состоялась. Наконецъ Вiельгорскiе вместе съ „рюдесгеймской семьей“, какъ Гоголь называлъ Лазаревыхъ, двинулись на зиму въ Парижъ, исполняя предписанiе доктора Гугерта. Нравственное состоянiе семьи было крайне неутешительно: первыя же впечатленiя по въезде въ Парижъ были непрiятны для Анны Михайловны, вынужденной насильно провести здесь зиму, и еще тягостнее для графини Луизы Карловны, давно стремившейся въ Петербургъ къ мужу и къ другимъ дочерямъ. Кроме того, въ доме были больные, а графиня Гогенталь была недалека отъ смерти. Темъ не менее Парижъ обнаружилъ и въ этомъ случае свое обычное влiянiе на нихъ, какъ на большинство прiезжающихъ: забывая невзгоды, молодые члены обоихъ семействъ, Лазаревыхъ и Вiельгорскихъ, закружились въ вихре парижскихъ удовольствiй и переживали въ шумной столице мiра съ одной стороны множество мученiй и безпокойствъ и вместе съ темъ и отдыхали отъ горя въ наслажденiяхъ светской жизни. Прежнее религiозное настроенiе естественно уступило житейскимъ интересамъ и только совместныя поездки въ русскую церковь по праздникамъ съ Толстыми напоминали привычки, усвоенныя въ Ницце.

Въ декабре Гоголь началъ чувствовать себя особенно дурно. Докторъ Коппъ советовалъ ему оставить Франкфуртъ; Жуковскiй высказывался также за небольшую экскурсiю. Въ то время его усиленно звали въ Парижъ какъ Вiельгорскiе, такъ и Толстые. Гоголь по обыкновенiю началъ уже мечтать объ Италiи, но на месяцъ заехалъ въ Парижъ. Въ сущности новый Вавилонъ претилъ Гоголю, но онъ не могъ себе отказать въ удовольствiи повидаться съ друзьями. „Что̀ вы заманиваете меня Парижемъ, Рашелью, магазинами и прочей дрянью?“ — писалъ онъ графине Луизе Карловне: „Разве вы не знаете, что если бы вы жили на Чукотскомъ носу или въ городе Чухломе и пригласили бы меня оттуда къ себе, описавъ мне всю тоску тамошняго пребыванiя, то я бы скорее къ вамъ прiехалъ туда, чемъ въ Парижъ“.*

— Н. В. Гоголю.

Рюдесгеймъ. 23 октября 1844 г.

* «Имею честь донести вашему высокосовершенству, что все состоитъ (sic) благополучно въ городе Рюдесгейме. Несмотря, однакожъ, на прекрасную погоду и все прелести Rheingaid, мы наконецъ решились оставить наше мирное и счастливое уединенiе въ субботу 26 октября после второго завтрака, отправиться вверхъ по Рейну на пароходе въ Бибрихъ, сесть въ омнибусъ, отправляющiйся въ Висбаденъ, остановиться въ Nassauerhof на площади противъ Cursaal, возле театра, и ждать съ нетерпенiемъ Николая Васильевича Гоголя. Воскресенье и понедельникъ останемся въ столичномъ городе Висбадене, а во вторникъ отправимся по железной дороге (sic) въ Майнцъ, изъ Майнца пароходомъ внизъ по Рейну въ Кёльнъ, железной дороге въ Брюссель и такъ далее. Если это не решительнее, яснее, положительнее всехъ философскихъ умствованiй, то я соглашаюсь слыть д.... не только 3-го, но 1-го класса... или, лучше сказать, вашей души. Влад. Алекс. весьма переменился въ свою пользу, но здоровье его разстроено, вероятно вследствiе неправильной жизни и душевнаго безпокойства. Беби прелестна; Софи радуется; Аполлина здравствуетъ; все, я надеюсь, скоро переедутъ въ нашъ домъ, и жить будутъ подъ одной кровлею. Если верить непобедимому предчувствiю, часто весьма печальному, мне не придется дожить до сего счастья. Нозенька, слава Богу, здорова, несмотря на температуру воздуха, а особливо нашихъ комнатъ. Дружескiй поклонъ нашему Жуковскому. Привезите, во-первыхъ самого себя, да кстати и «Мертвыя Души». Надеюсь, вы все время проведете съ нами въ Майнце и везде, где мы будемъ.

Нозенька кланяется сердечно».

Place Vendôme. Парижъ. 23 декабря 1844.

— Н. В. Гоюлю.

„Любезнейшiй другъ замолчалъ, забывая данное обещанiе писать матери и дочери. Графъ Толстой сказалъ мне, что онъ приглашаетъ васъ въ Парижъ, и показалъ мне назначенную для васъ квартиру. Прекрасная комната на улице, въ Rue de la Paix, на солнце съ печкой и особеннымъ выходомъ въ коридоръ, однимъ словомъ, весьма удобная для автора и даже для отшельника. Ради друзей вы никогда не решитесь прiехать въ Парижъ, но если представить вамъ все красоты, прелести удовольствiй Парижа, если бъ искусное перо могло описать вамъ и голосъ Марiо, и игру Рашель, шумъ, пестроту на бульварахъ, великолепные магазины, наполненные всеми произведенiями роскоши, промышленности и просвещенiя, у васъ бы ушки на макушке и вы бы сей часъ согласились на наше всенижайшее прошенiе. Мы живемъ въ Вавилоне почти, какъ въ Рюдесгейме. Кроме итальянской оперы, мы нигде не бываемъ, по той причине, что зима вдругъ воцарилась весьма неожиданно и мы не могли согреться въ нашихъ прекрасныхъ чертогахъ. Морозы были жестоки для Парижа; тутъ 10 градусовъ. Такая стужа по причине дурного устройства домовъ почти народное несчастiе. Французы думаютъ, что въ числе всехъ земныхъ благъ они также наслаждаются прекраснейшимъ климатомъ въ свете и не берутъ никакихъ предосторожностей противъ стужи и ветра. Анна Михайловна простудилась, но теперь уже почти здорова. Переходъ съ мороза на оттепель, какъ и у насъ на севере, весьма внезапный и для здоровья вреденъ. Я часто и почти ежедневно имею удовольствiе видеть Тургенева, но здоровьемъ его не довольна; онъ хотя и много ходитъ, и даже по моей высокой лестнице, но все на какую-то тяжесть въ груди и въ желудке жалуется, которая меня пугаетъ. Известiя изъ Петербурга на счетъ Софи и Влад. А. весьма утешительны. Настоящее по моему чудо, коимъ обязаны мы молитвамъ Бишки, вашимъ, любезнейшiй другъ.

Разстроенное здоровье В. А., вероятно, также содействовало въ ней къ счастливой перемене.

Провиденiе употребляетъ все возможныя средства, дабы наставить насъ на истинный путь и болезнь одно изъ действительнейшихъ къ отклоненiю препятствiй, не нарушая права нашей собственной воли. Возрадуются въ семействе видно лучшее обращенiе съ Бишкой Влад., который по временамъ, все еще оглядывается назадъ, къ счастью, скоро образумляется. Мудренаго въ этомъ ничего нетъ: скоро ли выправить дерево, принявшее дурное направленiе! Не смею еще слепо ввериться въ В., но борьба его съ собою есть уже прекрасное утешительное начало. Фофка, слава Богу, здорова, счастлива и довольна, что̀ явствуетъ изъ всегда веселаго, хорошо расположеннаго духа. Сношенiя съ Граф. — не весьма нежны, но весьма пристойны. Бишка часто бываетъ у Смирновой и весьма ее полюбила. Здоровьевъ вожделенномъ состоянiи, а Миши по маленьку развивается. Утеха всего дома Беби удивительно какъ умна, мила, добра и даже послушна. Двухъ особъ она ненавидитъ: доктора, который прививалъ Мишеньке оспу и этотъ закричалъ; другого Никитенко, оттого, что Софи при ней назвала его докторомъ. Едва увидитъ она ихъ носы, какъ со всехъ ногъ съ крикомъ бросится бежать отъ нихъ; ужъ тутъ никто съ нею не сладитъ. Михаилъ Михайловичъ, слава Богу, здоровъ. Сомневаюсь, чтобъ онъ могъ къ намъ прiехать, служба задерживаетъ его въ Берлине, а просить отпускъ на месяцъ было бы, по-моему, не очень прилично, темъ более, что начальникъ очень ласково съ нимъ обходится. Хотя еще далеко до нашего года, но первая изъ всехъ друзей вашихъ, хочу поздравить васъ съ наступающимъ новымъ годомъ, пожелать вамъ все то счастiе, коимъ можетъ только довольствоваться душа возвышенная, щедро одаренная небомъ, благодарить за вашу драгоценную къ намъ дружбу и просить васъ убедительно о продолженiи оной. Темъ единственно заслужили мы дружбу вашу, что она сделалась для насъ потребностью сердца, и драгоценное сокровище во всей силе слова. Анна Михайловна кланяется вамъ и все семейство также. что̀ делаетъ дорогой нашъ Жуковскiй? Уведомьте меня о здоровьи милой его супруги. Прощайте, любезный другъ.“

— Н. В. Гоголю.

„Любезный Николай Васильевичъ!  

̀ думаете, и играете ли усами, или просто сидите съ сложенными руками, съ полузакрытыми глазами, не смотря ни на что, и не думая ни о чемъ? Въ такую погоду, какъ у насъ сегодня, и особливо по такой скучной дороге, какъ та, по которой вы теперь едете, лучшее средство прiятнымъ образомъ провести время, это спать, и я надеюсь, что вы въ эту самую минуту ни мало ни о Париже, ни о Толстыхъ, ни о насъ не думаете, а просто спите и даже не видите насъ во сне. Зато когда во Франкфуртъ прiедете, вы хорошенько о насъ подумайте и сейчасъ станете намъ писать, чтобъ известить насъ, какимъ образомъ вы ехали, и прiехали, и какъ васъ приняли, и какъ вы чувствуете себя проч. и проч. Нынешнiй вечеръ мы проводимъ у Толстыхъ, какъ мы вамъ обещали, и будьте уверены, что все прочiя ваши просьбы будутъ исполнены. Завтра какъ буду у обедни, вспомню о васъ и закажу также молебенъ. Лазаревъ очень сожалеетъ, что васъ не виделъ. Я имъ всемъ сделала вашу комиссiю.

Прощайте, любезный Николай Васильевичъ. Ведите себя хорошо, а то мы васъ не будемъ любить, то-есть будьте здоровы, и мы постараемся со своей стороны удовлетворить васъ.

Маменьки дома нетъ. Прощайте. Христосъ съ вами.

Сiю минуту получили мы известiе изъ П.: слава Богу, все здоровы и Софья Михайловна сердечно вамъ кланяется. Владимiръ Алек. собирается въ К.

Будьте здоровы и веселы. Всемъ прошу отъ меня поклониться“

„Любезный Николай Васильевичъ!

ихъ задержали до пяти часовъ вечера, и Софья пишетъ, что ей много было нужно терпенiя, чтобъ перенести все это спокойно.

Мужъ ожидалъ ее въ Кронштадте и принялъ ее съ большой нежностiю. Изъ Кронштадта они отправились въ шесть часовъ на другой день, а въ восемь часовъ были въ Петербурге. Софья отправилась съ мужемъ въ церковь, а маленькую послала впередъ къ Аполлине Михайловне. Софья нашла сестру совершенно здоровою, а маленькаго прелестнымъ. Комнаты С. Мих. еще не готовы и она покаместъ остановилась у Демута. Графиню она еще не увидела, но изъ письма видно, что она весела и довольна. Дорогу она перенесла очень хорошо и чувствуетъ теперь пользу, которую принесли ей морскiя купанiя. Смирнову она уже успела увидеть. Теперь прощайте, будетъ съ васъ; я вамъ сообщила все нужное, и я нахожу, что мое письмо удивительно длинно по моимъ познанiямъ русскаго языка. Сама маменька не можетъ вамъ писать, по причине головной боли. Если погода не слишкомъ будетъ дурна, мы собираемся въ Висбаденъ къ обе дне и остановимся въ Hôtel.

Маменька сердечно вамъ кланяется и Жуковскому также.