Глава CXVI.
Проживъ лето 1847 г. съ Жуковскимъ во Франкфурте, Гоголь поехалъ въ Остенде. Еще задолго Гоголь подыскивалъ себе попутчиковъ для путешествiя и особенно разсчитывалъ на встречу тамъ съ гр. А. П. Толстымъ. На выезде изъ Неаполя Гоголь хотелъ нарочно заехать къ нему въ Парижъ, но исполнилъ ли эту мысль, — не знаемъ. Летомъ онъ виделся съ Толстымъ, но въ Остенде Толстой не поехалъ, и Гоголь пользовался тамъ только обществомъ сына С. П. Апраксиной, графа Виктора Владимiровича, и Хомякова; позднее прiехали Мухановы. Но этого общества ему было мало, хотя Хомяковъ ему очень понравился и они собрались даже отправиться вместе въ Лондонъ. Но въ то же время ожидался прiездъ въ Остенде Вiельгорскихъ: Луизы Карловны, Михаила Михайловича и Анны Михайловны. Михаилъ Юрьевичъ былъ также въ это лето за границей; но онъ ездилъ только въ Берлинъ на свиданiе съ сыномъ, и съ Гоголемъ не встретился. Отъ Вiельгорскихъ Гоголь получилъ известiе о предполагаемой поездке на одно изъ северныхъ морей еще въ начале мая; въ августе ему писала сама графиня изъ Висбадена. Гоголь хотелъ было поехать къ ней навстречу въ Висбаденъ, но потомъ решилъ дожидаться въ Остенде, вследствiе чего поездка съ Хомяковымъ въ Лондонъ не состоялась. Впродолженiе этого времени Гоголь виделся наконецъ, хотя только на одинъ день, съ гр. А. П. Толстымъ, о чемъ онъ извещалъ потомъ о. Матвея: „Графа Александра Петровича я виделъ на одинъ день во время проезда его въ Англiю для совещанiя съ зубными докторами. Онъ лишился ихъ и долженъ былъ вставить другiе“. Все это, а равно и полученiе письма отъ о. Матвея (впрочемъ уже второго) и отъ Белинскаго произошло во время пребыванiя Гоголя въ Остенде въ августе 1847 г. Затемъ Гоголь отдохнулъ душой и развлекся въ обществе Вiельгорскихъ. Затемъ онъ вернулся въ конце осени въ Неаполь по той же причине, по какой и въ предыдущемъ году.
Летомъ же 1847 г. Чижовъ, мечтая объ основанiи славянофильскаго органа въ Москве, искалъ сотрудничества Гоголя, для чего возобновилъ съ нимъ оживленную переписку. Цель Чижова, если не ошибаемся, была привлечь Гоголя къ участiю въ журнале. Правда, онъ предупреждалъ недоверчивость Гоголя, уверяя, что онъ далекъ отъ этой мысли, но его постоянные толки про журналъ и его направленiе, его желанiе заинтересовать имъ Гоголя и, сохраняя въ неприкосновенности собственные излюбленные взгляды, попасть въ тонъ Гоголя, — все заставляетъ подозревать противное, не говоря уже о постоянномъ обращенiи къ дорогой для последняго памяти Языкова. Поэтому мы считаемъ себя въ праве отнестись съ некоторымъ недоверiемъ къ следующимъ словамъ Чижова: „Читая это письмо, пожалуйста смотрите постороннимъ взглядомъ, — т. -е. не думайте, что это предисловiе къ просьбе о вашемъ участiи. Языковъ поверялъ мне ваши понятiя объ участiи въ журнале, говорилъ, какъ вы упорно не хотели участвовать у Киреевскаго; после этого, разумеется, я никогда бы не сталъ и пытаться, потому что не имею ни малейшаго права“. Между темъ эти же слова разъясняютъ намъ тактику Чижова: не имея возможности обратиться къ Гоголю прямо и сознавая необходимость искусно преодолеть въ немъ отвращенiе къ журнальной деятельности, онъ подходитъ къ делу издалека, спекулируетъ памятью Языкова и хочетъ втянуть Гоголя въ борьбу за идею служенiя родине и православiю, опираясь на предполагаемое въ немъ сочувствiе или возможность сочувствiя основной славянофильской идее журнала. Но Гоголь былъ твердъ въ своемъ решенiи избегать журнальной деятельности, такъ что старанiя Чижова не могли привести ни къ чему.