XXVIII.
По смерти Іосифа Михайловича, какъ припоминаетъ О. Н. Смирнова, Гоголь выехалъ на встречу его матери, спешившей къ сыну въ Римъ. Въ Марселе онъ объявилъ ей горестную весть. О. Н. Смирнова писала намъ объ этомъ следующее: „старуха графиня (я привыкла ее такъ называть: она еще въ детстве моемъ казалась мне старухой), была на видъ очень холодная женщина, но она горячо любила мою мать и Гоголя. Съ ними она была очень ласкова и поверяла имъ все тайныя горести, хотя была гораздо старше обоихъ. Она никогда не забывала, что Гоголь присутствовалъ при последнихъ минутахъ ея сына и первый объявилъ ей о его кончине. Когда онъ сказалъ ей это, она села на полъ, накрыла лицо шалью и просидела въ неподвижномъ положенiи двое сутокъ. Гоголь не отходилъ отъ нея; онъ все старался ее растрогать, чтобы она заплакала, и, наконецъ, это удалось ему, когда онъ сказалъ: „бедный Іосифъ! онъ умиралъ безъ матери!“ Тутъ она разразилась рыданiями. „Иногда“, — прибавляетъ далее О. Н. Смирнова, — „она вспоминала объ этомъ мне и моей матери“. Въ поясненiе къ только-что разсказанному необходимо прибавить, что Луиза Карловна Вiельгорская отличалась необыкновенной любовью къ детямъ, что она была всегда съ ними и не любила полагаться на гувернеровъ и гувернантокъ и что до отъезда за-границу всегда даже спала съ ними въ одной комнате, а когда воспитатель наследника, Мердеръ, выпросилъ, чтобы ея сынъ сделался товарищемъ последняго, она приходила въ совершенное отчаянiе.
Сведенiя эти мы заимствуемъ изъ семейныхъ преданiй родственниковъ Вiельгорскихъ и изъ рукописныхъ воспоминанiй С. М. Соллогубъ (урожденной Вiельгорской).
Кроме того въ рукописныхъ заметкахъ А. О. Смирновой, находящихся въ распоряженiи ея дочери Н. Н. Соренъ, мы находимъ следующiя любопытныя строки, относящiяся къ Іосифу Михаиловичу Вiельгорскому:
„Наследникъ началъ серьезно заниматься. Къ нему взяли въ товарищи графика Іосифа Вiельгорскаго и Паткуля. Это товарищество было нужно для поощренiя. Вечеромъ первый подходилъ къ государю тотъ, у котораго были лучшiе баллы, обыкновенно бедный Іосифъ, который краснелъ и бледнелъ; что̀ касается Паткуля, тотъ никогда не помышлялъ о такой чести. Наследникъ не любилъ Вiельгорскаго, хотя не чувствовалъ никакой зависти: его прекрасная душа и нежное сердце были далеки отъ недостойныхъ чувствъ; просто между ними не было симпатiи... Вiельгорскiй былъ слишкомъ серьезенъ, вечно рылся въ книгахъ, какъ будто готовилъ запасъ на веки. Придворная жизнь была для него тягостна.
Весной этого (1838) года онъ занемогъ; его послали въ Римъ на зиму и тамъ на рукахъ Елизаветы Григорьевны Чертковой и Гоголя увялъ этотъ прекрасный цветокъ, и скончался тихо, не жалея этого мiра. Его мать была въ Марселе съ дочерьми и сыномъ Михаиломъ, когда Гоголь привезъ неожиданно отца на пароходе. Графиня не хотела верить, когда нашъ консулъ сообщилъ ей это известiе; она схватила его за воротникъ и закричала: „вы лжете! это невозможно!“ Потомъ, не говоря ни слова, поехала въ Петербургъ, уселась противъ портрета сына, покрытая длиннымъ креповымъ вуалемъ, не плакала и сидела, какъ каменный столбъ. Александръ Николаевичъ Голицынъ и Матвей Юрьевичъ были постоянно при ней. Г.... она приняла какъ нельзя хуже и упрекала его за смерть Іосифа, говоря, что они его не поняли и огорчали его юное сердце“.
Къ упомянутой поездке Гоголя съ отцомъ покойнаго Іосифа Вiельгорскаго относится приводимое здесь письмо его отца М. Ю. Вiельгорскаго къ нашему писателю.
Іюля 28. Марсель (1838). Графъ М. Ю. Вiельгорскiй — Гоголю.
Что̀ мне вамъ сказать, любезнейшiй товарищъ, незабвенный мой спутникъ?
Мы все еще здесь живемъ въ уединенiи, на прекрасной, прохладной даче, и если бы не горе, вполне наслаждаться могъ бы семейственною жизнью, которою давно не пользовался въ такой мере. Но это горе, какъ червь, неизгладимо, и самый взглядъ милыхъ, безценныхъ моихъ детей напоминаетъ о потере невозвратной.
Недавно получилъ я собственноручное письмо отъ государя императора, писанное отъ сердца, какъ онъ умеетъ писать! Гораздо прiятнее и сладкоумилительно для сердца было его изъявленiе насчетъ умершаго, — именно, что̀ отъ него онъ ожидалъ въ будущности. Также получилъ и отъ Жуковскаго два письма, — въ одномъ есть несколько строкъ для васъ, но не могъ ихъ отыскать, перешлю въ Римъ, при отъезде, когда разрою свои бумаги.
Мы вообще ожидали графиню Воронцову, которой прiездъ былъ бы для меня большой помогой: она любитъ графиню, которая и ее очень любитъ. Она была бы помощницей въ моихъ безпрестанныхъ разговорахъ съ женой, у которой горесть все глубже и глубже укореняется. „Что̀ я за мать“, говоритъ она часто: „я воображала только, что я его любила, и не умела умереть!“ и подобные парадоксы материнской любви, которыхъ и пересказать вамъ не могу, но которые понятны вашему сердцу.
вероятно, по Рейну въ Ротердамъ и оттуда, вероятно, въ Брайтонъ или останемся для пользованiя морскими купаньями.
Портретъ Жозефа отыскался у младшей дочери. Я его послалъ въ Римъ Риччи. Не имею еще известiй оттуда. Познакомился я здесь съ Паганини, но не слыхалъ его: онъ вскоре уехалъ на воды; страдаетъ общимъ разслабленiемъ и началомъ паралича въ дыхательномъ орудiи. Когда говоритъ, то сжимаетъ ноздри двумя пальцами, что̀ довольно смешно.
Здесь все въ большомъ ожиданiи развязки делъ на востоке, где смерть султана гордiанскiй узелъ перерезала неожиданно. Что̀ нашъ скажетъ и сделаетъ? Этого-то и ожидаютъ со страхомъ.
„Diario“ о смерти нашего незабвеннаго друга! Онъ завялъ, какъ одинокiй, неизвестный цветокъ!
Напишите мне въ Марсель, au consulat de Russie, т. -е. Ebeling.