III.
Выехавъ изъ Ахена гораздо ранее предположеннаго срока, Гоголь согласно составленному прежде плану, заехалъ въ Кёльнъ и, прокатившись по Рейну, посвятилъ некоторое время на посещенiе наиболее известныхъ „курортовъ“. Съ этихъ поръ онъ уже вступаетъ въ новый фазисъ путешествiя, существенно отличающiйся отъ перваго какъ некоторымъ утомленiемъ, наступившимъ после усиленнаго осмотра достопримечательностей въ разныхъ виденныхъ имъ мелькомъ городахъ, такъ и темъ, что онъ понемногу совершенно втянулся въ скитальческую жизнь и освоился съ чуждымъ бытомъ и обстановкой, тогда какъ прежде его, какъ неопытнаго новичка, тянуло поскорее насладиться заманчивыми и неизведанными впечатленiями, на которыя онъ набрасывался съ жадностью, какъ это видно изъ его писемъ, наполненныхъ подробными разсказами о виденномъ. Нетъ никакого сомненiя, что излишне частые переезды, мешая сосредоточенности наблюденiй, всегда меткихъ и живыхъ, но темъ не менее поверхностныхъ, въ то же время исключали всякую заботу о сколько-нибудь установившемся образе жизни, а темъ более всякую мысль о возобновленiи въ это время литературныхъ работъ. Безпрестанно переносясь съ места на место, Гоголь еще слишкомъ мало заботился, повидимому, о подробностяхъ будущаго устройства своей жизни (хотя въ главныхъ своихъ потребностяхъ ему удалось, благодаря содействiю Жуковскаго, обезпечить себя еще до выезда изъ Петербурга и, отдаваясь настоящему, единственно удовлетворялъ своей склонности туриста.
Такъ продолжалось около месяца, по прошествiи котораго мы видимъ его уже въ новомъ настроенiи. Временная усталость сказалась, однако, не только въ потребности отдыха, но еще более въ некоторой вялости воспринимаемыхъ впечатленiй. Мы видели, какъ съ большимъ воодушевленiемъ онъ передавалъ недавно матери и меньшимъ сестрамъ малейшiя подробности виденнаго; теперь, напротивъ, онъ о многомъ не упоминаетъ вовсе, о другомъ говоритъ неохотно и вяло. Такъ, мы могли бы ожидать хотя небольшого описанiя знаменитаго кёльнскаго собора, после подробнейшихъ сообщенiй о другихъ, гораздо менее любопытныхъ готическихъ соборахъ, но о немъ, къ удивленiю, Гоголь нигде не обмолвился ни однимъ словомъ. Еще поразительнее могутъ показаться его несколько даже раздражительные ответы на разспросы друзей о поездке по Рейну, о которой онъ заранее писалъ матери, что ему „изъ Кёльна предстоитъ самое прiятное путешествiе на пароходе по Рейну“. „Это совершенная галлерея“, — прибавлялъ онъ съ восхищенiемъ: — „съ обеихъ сторонъ города, горы, утесы, деревни, словомъ — виды, которыхъ вы даже на эстампахъ редко встречали“. Но въ тоне первыхъ же строкъ следующаго письма уже заметны следы усталости: „Получили ли вы мое письмо изъ Ахена“? — спрашивалъ онъ: — „съ того времени много городовъ, большихъ и малыхъ, промелькнуло мимо меня, и едва могу припомнить имена ихъ. Только путешествiе по Рейну осталось въ моей памяти“. Тотчасъ после этого онъ уже прямо сознается: „Два дня шелъ пароходъ нашъ, и безпрестанные виды надоели мне. Глаза устаютъ совершенно, какъ въ панораме или въ картине“. Прокоповичу Гоголь уже окончательно отказывается передавать свои впечатленiя и описывать виды, говоря: „я не пишу къ тебе о всехъ городахъ и земляхъ, которые я проехалъ, во-первыхъ, потому, что о половине ихъ писалъ къ тебе Данилевскiй, котораго перо и взглядъ, можетъ-быть, живее моихъ, а во-вторыхъ, потому, что право нечего о нихъ писать. Изъ всехъ воспоминанiй моихъ осталось только воспоминанiе о безконечныхъ обедахъ, которыми преследуетъ меня обжорливая Европа, и то потому, что ихъ хранитъ желудокъ, а не голова“.
Несмотря на утомленiе, некоторое время Гоголь все еще продолжалъ слишкомъ неумеренно подвергать себя притоку новыхъ впечатленiй: уже одинъ беглый перечень местъ, въ которыхъ онъ успелъ перебывать после Ахена въ продолженiе какихъ-нибудь десяти дней, невольно поражаетъ, особенно если принять въ соображенiе, что въ этотъ короткiй промежутокъ онъ былъ также въ Кельне, проехалъ по Рейну и остановился, хотя не надолго, во Франкфурте-на-Майне, городе, наиболее понравившемся ему после Гамбурга изъ всехъ немецкихъ городовъ, хотя онъ не хотелъ оставаться въ немъ по антипатiи къ „жидовскимъ городамъ“. „Я не могу до сихъ поръ выбраться изъ минеральныхъ водъ; проехалъ Ахенъ, теперь пошли другiя: Крейцнахъ, Баденъ-Баденъ, эмскiя, висбаденскiя, шлангенбадскiя, лангенъ-швальбахскiя, словомъ — несчетное множество“. Такая лихорадочная быстрота передвиженiя, конечно, не могла долго продолжаться: собравшись ехать изъ Франкфурта въ Швейцарiю, Гоголь долее, чемъ предполагалъ, остановился въ Баденъ-Бадене, чему особенно способствовала неожиданная встреча съ несколькими знакомыми русскими семействами; къ тому же очаровательное местоположенiе Баденъ-Бадена приводило его въ восхищенiе. По словамъ Гоголя, „оно такъ картинно, что можно только кистью, а не перомъ нацарапать. Городъ между горами, раскинутыми на уступе одной изъ нихъ“ и проч.
Въ числе семействъ, встреченныхъ Гоголемъ въ Баденъ-Бадене, онъ особенно сблизился съ Балабиными и Репниными. По слышаннымъ нами воспоминанiямъ княжны В. Н. Репниной, родные ея находились въ то время въ Баденъ-Бадене, потому что тамъ временно проживала жена графа Кушелева-Безбородко, мать известнаго впоследствiи основателя и перваго редактора „Русскаго Слова“. Въ недавнее время отъ этого далекаго прошлаго покойная Репнина припоминала лишь немногое; но общее настроенiе Гоголя въ Бадене ей было хорошо памятно. „Мы скоро съ нимъ сошлись“, — разсказывала она намъ; — „онъ былъ очень оживленъ, любезенъ и постоянно смешилъ насъ“. По словамъ княжны Репниной, Гоголь ежедневно заходилъ къ нимъ, сделался совершенно своимъ человекомъ и любилъ беседовать съ бывшей своей ученицей, Марьей Петровной Балабиной (ныне госпожей Вагнеръ) и съ ея матерью, Варварой Осиповной. Варвара Николаевна Репнина, заметивъ пристрастiе Гоголя къ дессерту и лакомствамъ, старалась ему угодить и, желая доставить ему удовольствiе, собственноручно приготовляла для него компотъ, который чрезвычайно нравился Гоголю; такой компотъ онъ обыкновенно называлъ „главнокомандующимъ всехъ компотовъ“. Въ это время Гоголь неподражаемо-превосходно читалъ Марье Петровне Балабиной „Ревизора“ и „Записки Сумасшедшаго“, и своимъ чтенiемъ приводилъ всехъ въ восторгъ; а когда онъ дошелъ однажды до того места, въ которомъ Поприщинъ жалуется матери на производимыя надъ нимъ истязанiя, Варвара Осиповна Балабина не могла выдержать и зарыдала. О себе княжна Репнина прибавляетъ по этому поводу, что, съ молодыхъ летъ никогда не посещая театра, она, — единственно благодаря необыкновенно мастерскому чтенiю Гоголя и особенно его искусству, переменяя голосъ, произносить весьма типично дiалоги действующихъ лицъ, — заранее составила себе удовлетворительное и верное представленiе о театре.
Благодаря такому прiятному сообществу въ Бадене, Гоголь совершенно отдохнулъ отъ усталости физической и нравственной и заметно оживился, тогда какъ прежде его изнеможенiе доходило до апатiи („Местъ для гулянья въ окружности страшное множество; но на меня напала такая лень, что никакъ не могу приневолить себя все обсмотреть. Каждый день собираюсь пораньше встать, и всегда почти просплю“…). Съ другой стороны, важно то, что онъ именно здесь въ первый разъ вступилъ, неожиданно для самого себя, на новый путь постояннаго общенiя съ временно-проживающими за-границей знатными соотечественниками. Впоследствiи, какъ было уже сказано выше, Гоголя не мало упрекали въ литературе, — а раньше въ письмахъ, — некоторые изъ наиболее близкихъ его друзей за предполагаемое въ немъ стремленiе во что бы то ни стало войти въ аристократическiя сферы, где, какъ обыкновенно полагали, ему приходилось играть не очень завидную роль. Не принимая здесь на себя защиты Гоголя передъ потомствомъ въ данномъ отношенiи, мы указали бы лишь на то, что первымъ шагомъ его на этомъ поприще явилась непредвиденная встреча и быстро последовавшая за нею короткость съ Балабиными и Репниными, изъ которыхъ съ первыми онъ былъ хорошо знакомъ еще въ Петербурге.
О семействе Балабиныхъ покойный академикъ Я. К. Гротъ сообщаетъ следующiя сведенiя: „Петръ Ивановичъ Балабинъ былъ отставной генералъ корпуса жандармовъ. Онъ жилъ въ своемъ доме на Англiйской набережной, близъ Николаевскаго моста. Супруга его, Варвара Осиповна, француженка по происхожденiю, была женщина чрезвычайно образованная, начитанная, съ тонкимъ вкусомъ въ оценке произведенiй литературы и искусствъ. У нихъ были два сына и дочь. Одинъ изъ братьевъ, покойный Викторъ Петровичъ, былъ посланникомъ въ Вене, другой, Евгенiй, проживаетъ въ Париже, какъ членъ ордена iезуитовъ. Когда Гоголь началъ прiобретать известность, Плетневъ ввелъ его въ домъ Балабиныхъ, и будущiй авторъ „Мертвыхъ Душъ“ сделался учителемъ даровитой и любознательной Марiи Петровны (впоследствiи госпожи Вагнеръ“. Съ Репниными же Гоголь познакомился по родству съ Балабиными, также уже давно. Не смотря на то, не легко было Гоголю обращаться къ кн. Репнину, еще въ бытность свою въ Петербурге, однажды съ просьбой по какому-то делу его зятя П. О. Трушковскаго и еще тяжелее, конечно, было получить отказъ. Въ пропущенныхъ въ изданiи г, Кулиша строкахъ письма Гоголя къ матери отъ 10 февраля 1836 г. есть между прочимъ указанiе на эту просьбу домашнихъ: „Я получилъ ваши письма оба, но медлилъ отвечать на нихъ, потому что ожидалъ ответа князя Репнина по делу Павла Осиповича, который, къ сожаленiю, заключаетъ въ себе отказъ“ и далее: „А сестре Марiи, которую при семъ случае обнимаю заочно, скажите, что я ничего не могъ успеть по ея просьбе, о чемъ я известилъ Павла Осиповича особеннымъ письмомъ. Я заклялся о чемъ-нибудь просить после этого случая и при этомъ случае я только подтвердилъ старую свою истину, которой я всегда следовалъ, — что человекъ долженъ возлагать надежду только на Бога и на себя. Я никогда для себя не просилъ и только для Павла Осиповича решился нарушить это правило“...
была замужемъ за Василiемъ Николаевичемъ Репнинымъ, единственнымъ братомъ княжны Варвары Николаевны. Со всеми этими лицами, а также и съ родственникомъ Репниной, кн. Г. П. Волконскимъ, Гоголь отчасти знакомъ былъ еще въ Петербурге. Чрезвычайно важны поэтому его слова въ письме къ матери, отъ 14-го (26) августа 1836 г., изъ Бадена: „Теперь живу на знаменитыхъ водахъ баденъ-баденскихъ, куда заехалъ на три дня, и откуда уже три недели не могу выбраться“; а также слова предыдущаго письма, где онъ просилъ мать адресовать письма въ Швейцарiю — въ Лозанну, куда надеется прiехать на следующей неделе. Въ письме къ Прокоповичу онъ прямо объясняетъ свою продолжительную остановку въ Баденъ-Бадене темъ, что встретилъ „много знакомыхъ“; но онъ ошибается и преувеличиваетъ, говоря, что пробылъ тамъ почти месяцъ, такъ какъ по приблизительному разсчету онъ могъ прожить тамъ только отъ 14-го или 15-го iюля до 4-го августа 1836 г.
дружественныхъ отношенiяхъ.
Какъ въ Ахене Гоголь неожиданно отступилъ отъ заранее составленнаго плана, оставивъ раньше времени этотъ городъ, въ которомъ не нашелъ ничего, что̀ могло бы удержать его, такъ точно совершенно въ разрезъ съ этимъ планомъ онъ загостился теперь въ Баденъ-Бадене. Между темъ въ жизни, свободной отъ строгаго режима, установившагося обычая и проложенной колеи, одинъ непредвиденный шагъ легко и незаметно можетъ повлечь за собой многiе другiе въ томъ же роде, что̀ имело на этотъ разъ особенное значенiе въ виду совпаденiя его съ наступленiемъ того критическаго момента, когда прежнiй временный modus vivendi долженъ былъ такъ или иначе уступить иному, более постоянному.
ея пути и не выпускаетъ изъ виду такъ радушно принявшее его въ Бадене семейство, а иногда и соображаетъ съ этимъ свой маршрутъ ради новой встречи, безъ сомненiя чрезвычайно прiятной и желательной на чужбине. До сихъ поръ его единственнымъ дорогимъ спутникомъ и товарищемъ былъ Данилевскiй; теперь для него становятся такими же желанными встречи съ Балабиными.
Въ первомъ же письме изъ Швейцарiи, согласно уговору, Гоголь въ шутливомъ тоне разсказываетъ своей бывшей ученице, какъ и куда онъ двинулся после ихъ разлуки, какъ, пообедавъ въ гостинице, селъ въ дилижансъ, отправлявшiйся въ Веве, и все до последней мелочи, что̀ только произошло съ нимъ въ дороге. Въ заключенiе онъ прибавляетъ: „Еще одно, не въ шутку, весьма нужное слово. Присоедините вашу просьбу къ моей и упросите вашу маменьку прiехать сегодня же или завтра въ Веве, если не состоится ваша поездка въ Женеву“. Истощая доводы въ пользу советуемой поездки, Гоголь, наконецъ, предлагаетъ Балабиной и свои услуги проводить ее обратно отъ Веве до Лозанны. По воспоминанiямъ В. Н. Репниной, Гоголь былъ чрезвычайно ласковъ и почтителенъ со старухой Балабиной и всегда целовалъ у нея руку; онъ съ нею состоялъ отчасти въ переписке и былъ еще дружнее, нежели съ ея молодой дочерью; но на этотъ разъ онъ все-таки почему-то не хотелъ писать ей лично и просилъ дочь замолвить слово въ пользу его проекта...