Чиж В. Ф.: Болезнь Н. В. Гоголя
Глава II

Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

Глава II

О детстве Н. В. Гоголя нам ничего не известно, кроме того, что он часто хворал и вообще был ребенок болезненный; как и относительно детства всех великих людей, и о детстве Н. В. Гоголя имеются сведения, не заслуживающие ни малейшего доверия. Есть любители сообщать невероятные сведения о жизни великих людей, почему вообще нужна крайняя осторожность при оценке сообщений о Н. В. Гоголе; даже правдивый и образованный Данилевский писал, что Гоголь "трех лет от роду, не учась грамоте у учителя, уже бегло читал и писал слова мелом".

Нет никаких сомнений в том, что до поступления и Гимназию высших наук в Нежине Гоголь воспитывался и учился так же, как и его сестры, ничем особенным не выделялся. Его болезненность мешала ему учиться настолько, что в Полтаве потребовались усиленные занятия с особо приглашенным для этой цели учителем. Если бы до отъезда в Нежин Н. В. Гоголь чем-либо выделялся, его наблюдательная мать обратила бы на это внимание и запомнила бы ею подмеченное.

Самым ценным материалом для суждения об отрочестве Н. В. Гоголя следует считать его письма. На основании этих писем можно судить, что и в Нежине здоровье Гоголя было неудовлетворительно; он жалуется на боли груди в письмах от 14. VIII 1821; 6. IХ 1821; он был опасно болен в 1822 году и "долгое время не мог писать" (письмо от 10. Х 1822); в письме от З. Х 1823 Гоголь пишет: "Извините, что я так худо пишу. Это от непривычки, ибо я, по правде вам сказать, был болен". Жалобы Гоголя па свое плохое здоровье подтверждаются свидетельством Данилевского: "Он был болезненный ребенок. Лицо его было какое-то прозрачное. Он сильно страдал от золотухи; из ушей у него текло" (Шенрок). Воспоминание Данилевского о болезненности Гоголя заслуживает полного доверия в глазах врача; у детей чахоточных родителей часто бывает "золотуха", "прозрачное" лицо, гноетечение из ушей.

Следует считать большим счастьем, что Гоголь был отдан в Гимназию высших наук в Нежине, так как с большим правом можно думать, что только благодаря крайне благоприятным для здоровья условиям жизни в этом заведении здоровье гениального отрока значительно улучшилось. Прекрасный климат, великолепный сад, новое здание, обширные помещения, удовлетворительный стол, относительно малое число часов школьных занятий, хороший уход, образцовая медицинская помощь со стороны д-ра Орлая — все это Гоголь едва ли бы нашел в другом учебном заведении. Все, что нам известно о почтенном д-ре Орлае, дает нам право думать, что Орлай никогда не забывал о своей главной обязанности, вносил врачебную точку зрения в дело воспитания и, насколько мог, заботился о здоровье вверенных его попечению и как директора, и как врача воспитанников. Таким образом, Гимназия высших наук в Нежине, укрепив здоровье Гоголя, сослужила великую службу перед всем человечеством.

За первые годы пребывания Гоголя в Нежине здоровье его несомненно поправилось, что доказывается и всем его поведением, и его письмом к матери от 14. V 1826 года: "Касательно моего здоровья, смело могу вас уверить, что я еще никогда не был в таком хорошем состоянии, как теперь: весел, радостен..."

Дурное состояние здоровья Гоголя в первые годы его жизни в Нежине весьма сильно влияло и на его развитие, и на его поведение. Следует согласиться с Шенроком (т. 1, с. 126), так характеризующим Гоголя в этот период: "Гоголь долго держал себя ребенком, причем решительно не обращал в низших классах ничьего внимания; ему даже отводилось не слишком завидное место в свободных товарищеских отношениях, хотя он не отставал от сверстников в обыкновенных мальчишеских проказах в классах и дортуарах, вследствие чего если и пользовался общей любовью школьников, то не внушал к себе уважения. Над ним часто смеялись и трунили, толкали его, получая от него соответствующее возмездие в виде насмешливых прозвищ и кличек".

Дурным состоянием здоровья Гоголя в первые годы его жизни в Нежине нужно объяснить и то обстоятельство, что он не пристрастился к какому-либо спорту, хотя на физические упражнения в гимназии было обращено столь большое внимание, что при выпуске "по окончании музыки, пения и танцев бились на рапирах и саблях пансионеры, окончившие курс наук: Григорьев, Данилевский и Миллер", "танцевали матлот Пузырьский и Данилевский I"1. Гоголь всю свою жизнь не любил физических упражнений, что, конечно, объясняется его хилым здоровьем, и в особенности очень дурным состоянием здоровья в отрочестве, т. е. в том периоде жизни, когда здоровые мальчики приохочиваются к физическим упражнениям.

Гоголь плохо учился в Гимназии высших наук, но его леность и плохие успехи никоим образом не могут быть объяснены его болезненностью в первые годы пребывания в Нежине; слабые, болезненные дети могут учиться очень хорошо; так как физические упражнения, шалости не по силам таким детям, детское самолюбие их часто страдает от их физической слабости, то они учатся с особым старанием, и, по мере способностей, старания их увенчиваются успехом. Очень здоровые, хорошо сложенные дети нередко тяготятся продолжительными классными занятиями; их организм требует движения, бурных шалостей. Что не слабое здоровье Гоголя было виной его плохих успехов в гимназии, доказывается и тем, что и в старших классах, т. е. когда его здоровье было удовлетворительно, он учился так же, как и в младших.

Меня удивляет, что даже такой опытный и ученый педагог, как Н. А. Лавровский, обвиняет Гимназию высших наук в Нежине за плохие успехи Гоголя. Уже не говоря о том, что между преподавателями были и вполне "почтенные лица, и даже такие, как профессор Белоусов, настолько выдающийся и опередивший свое время, что жестоко пострадал за свое превосходство, но из Гимназии высших наук вышло немало весьма полезных вполне просвещенных деятелей; вся жизнь Гоголя свидетельствует нам, что по складу своего ума он не мог хорошо учиться. Для меня несомненно, что в самой лучшей школе Гоголь учился бы плохо, хотя, конечно, из очень хорошей школы он вышел бы с большим запасом сведений, чем из Гимназии высших наук в Нежине. Гоголь, не мог хорошо учиться, потому что своим умственным складом, всей своей духовной организацией резко отличался от обыкновенных людей. Несомненно, что он обладал и восприимчивостью, и памятью, и сообразительностью несравненно лучшими, чем хорошие ученики; несомненно, что, даже оставляя в стороне его творчество, он по уму был гораздо выше среднего уровня, все-таки он не мог никогда и ни в какой школе учиться хорошо. По складу своего ума в течение всей своей жизни Гоголь мог хорошо усваивать лишь то, что его интересовало лично, что имело непосредственный интерес для него лично, что имело для него прямое значение; все остальное он усваивал и перерабатывал очень плохо, хуже, чем лица средних способностей. Поэтому он учился плохо в школе, был скверным профессором, очень умным человеком с весьма неполным образованием.

Гоголь не мог хорошо учиться, потому что объективное знание, знание как таковое, для него не имело значения, не могло его интересовать. Арнольди, познакомившийся с Гоголем в последние годы его жизни, весьма тонко подметил основное свойство ума Гоголя: "Если вы рассказывали ему что-нибудь для него новое, бросающее новый свет на отдельного человека или даже на целое сословие, он никогда не старался вникнуть внимательно в ваш рассказ, заметить, насколько он был справедлив, и усвоить его себе или взять из него что-нибудь, как бы следовало писателю с таким громадным талантом, задумавшему описать всю Россию в одной поэме, — нет. Он просто переставал вас слушать, делался рассеянным и ясно показывал вам, что рассказ не занимает его. Учиться у других он не любил"2. Психиатр мог бы к этому меткому и весьма ценному наблюдению Арнольди прибавить лишь несколько слов: "потому что он не мог".

должны быть благодарны Гимназии высших наук в Нежине. Мы не имеем основания не доверять одному из наставников Гоголя, г. Кулжинскому, писавшему в № 21 "Москвитянина" за 1854 г. (Шенрок): "Он учился у меня три года и ничему не научился, как только переводить первый параграф из хрестоматии при латинской грамматике Кошанского". Едва ли при современных требованиях гениальный Гоголь окончил бы гимназию.

Только психиатр может понять странный и непонятный склад ума Гоголя; действительно, для педагога неясно, почему способный, интеллигентный и даже вдумчивый ученик учится плохо; одни объясняют плохие успехи таких учеников ленью, другие обвиняют в плохих успехах школу. Гоголь не был живым, резвым мальчиком; такие мальчики, даже наделенные хорошими способностями, иногда учатся плохо, потому что их сильный организм требует много физического движения. Все мы встречали людей умных и способных, вполне равнодушных к знанию; это люди с сильно развитой физической жизнью — кутилы, обжоры, охотники, спортсмены и т. п.; их духовная жизнь угнетена, если можно так выразиться, насчет физической жизни. Гоголь был человек интеллигентный, живший почти всецело духовной жизнью, и тем не менее всю жизнь "он у других учиться не любил"... Очевидно, что ничто не могло его отвлекать от умственной жизни: всегда он жил духовной жизнью, не любил физических упражнений, не кутил, не пил и вообще не наслаждался земными радостями; он не прочь был хорошо покушать и иногда пофрантить, но ведь эти маленькие слабости не могли отвлекать его от умственных интересов.

Мы, психиатры, прекрасно знаем тот странный склад ума, который вполне проявился у Гоголя уже в его отрочестве: полное равнодушие к знанию при хороших способностях, отсутствие интереса ко всем предметам преподавания безразлично рядом с деятельным, пытливым умом именно бывает у лиц с патологической организацией нервной системы. Эти лица не могут любить знания, не любят учиться у других, и нет возможности приохотить их к науке, приучить их к систематической умственной работе. Их живо интересует только то, что имеет непосредственный интерес к их личности, и поэтому они могут иметь хорошие познания в некоторых областях при полном невежестве в других. Несмотря на всю свою интеллигентность, они равнодушны к истине, не любят учиться.

Так как я подробно высказался по этому вопросу в моей работе "Интеллектуальные чувствования у душевнобольных"3, то здесь ограничусь лишь кратким изложением.

Я думаю, что правильнее всего вместе с Леддом4 и Дэвисом5 интеллектуальные чувствования свести в две группы, два класса, признавать два основных типа — это любовь исследования, изучения и любовь к истине.

У лиц с патологической организацией нервной системы изучение, исследование, не вызывает приятных чувствований, они не могут испытывать, как Гете, "священное изумление" перед истиной. Конечно, немало и вполне здоровых лиц, не любящих изучения, не чувствующих прелести истины, но это тупые люди или, наконец, лица, у которых животная жизнь подавляет духовную.

При врожденной слабости или недоразвитии интеллектуальных чувствований, при хороших умственных способностях умственные занятия, как в школе, так и по окончании ее, не могут быть успешны. Самолюбие, личный интерес, каприз, та или другая цель могут понудить таких лиц заняться наукой; иногда вначале дело идет недурно, но уже скоро врожденная слабость интеллектуальных чувствований проявляет себя; не испытывая приятных чувствований при исследовании, утешающих скромных и даже скудно одаренных тружеников науки, лицо с врожденной слабостью интеллектуальных чувствований забрасывает начатую работу; остается только блестяще написанное вступление, первая глава и т. п. Друзья, не понимающие особенностей его склада ума, удивляются, что талантливый, самоуверенно толкующий о своих научных трудах психопат не может окончить ни одного начатого труда; обвиняется среда, недостаток средств и т. п.

"Мертвых душ" проследить его нелюбовь учиться у других, так как всегда он учился лишь тому, что имело непосредственное отношение к его личности, следовательно, весьма немногому.

Дальнейшее изучение биографии Гоголя выяснит нам вполне этот дефект нервной его организации.

У лиц со слабыми интеллектуальными чувствованиями не может быть священного изумления перед истиной, и потому они не могут быть правдивы; они или прямо говорят неправду, или без всякой надобности, или для достижения грубоутилитарных целей, или заменяют истину фразами и риторикой; неискренность, преувеличения и умолчания суть неизбежные последствия отсутствия священного изумления перед истиной. Было бы несправедливо таких лиц обвинять во лживости; они не испытывают того неприятного чувствования, которое переживает нормальный, порядочный человек, когда он по той или другой причине обманывает; профессор, решившийся, чтобы понравиться начальнику или влиятельному другу, прочесть лекцию не из курса, но специально подготовленную на сей случай, долго чувствовал бы себя очень дурно, стыдился бы своих слушателей; Гоголь, угостивший Пушкина и Жуковского лекцией об Аль Мамуне, напротив, был самого лучшего о себе мнения и презирал как товарищей, так и студентов.

Эта неискренность Гоголя, обусловленная патологической организацией его нервной системы, сказалась очень рано вместе с его удивительной практичностью; в письме от 7. I 1822 он пишет, что взял у товарища ножик, чтобы "посмотреть"; "я забыл ему отдать сейчас, а положил в свой ящик, но чрез минуту посмотрел в ящик и его уже там не было. Теперь он говорит, чтобы я отдал сейчас ему восемь рублей, а не то так он возьмет все мои вещи и еще пожалуется гувернерам, и они меня накажут со всею строгостию". Гоголь обещает больше не брать чужих вещей и просит: "... пришлите мне денег хоть рублей десять..." Конечно, вполне нормальные, но дурно воспитанные и дурные мальчишки пишут и не такие небылицы родителям, чтобы выманить десять рублей, но ведь Гоголь был воспитан правдивыми, нежно его любящими родителями, был хороший сын и скромный мальчик. Это письмо очень характерно; я знал одного кадета, выманившего у родителей пятнадцать рублей, выдумав, что он сломал казенное ружье; он кончил очень дурно.

Удивительная практичность Гоголя, его непостижимое умение подмечать слабые стороны людей и пользоваться ЭТИМИ слабостями проявились у него очень рано. Кукольник рассказывает: "Иван Семенович (Орлай) не жаловал, если ученики во время лекций оставляли классы и прогуливались по коридорам, а Гоголь любил эти прогулки, а потому немудрено, что частенько натыкался на директора, но всегда выходил сух из воды и всегда одною и тою же проделкой. Завидев Ивана Семеновича издали, Гоголь не прятался, шел прямо к нему навстречу, раскланивался и докладывал: "Ваше превосходительство! Я сейчас получил от матушки письмо. Она поручила засвидетельствовать вашему превосходительству усерднейший поклон и донести, что по вашему имению идет все хорошо". (Имение Орлая, при котором находилось всего шесть душ, находилось по соседству с деревней матери Гоголя.) "Душевно благодарю! Будете писать к матушке, не забудьте поклониться ей от меня и поблагодарить..." Таков был обыкновенный ответ Ивана Семеновича, и Гоголь беспрепятственно продолжал прогулку по коридорам (Шенрок).

Еще более искусства, уже совсем несвойственного обыкновенным ученикам, проявил Гоголь, притворившись "бешеным"; большого доверия заслуживает рассказ Кукольника об этом происшествии; но ведь и для того, чтобы избегнуть телесного наказания, ученики не притворяются "бешеными". Такое тонкое понимание начальнических сердец недоступно не только отрокам, но и взрослым, а Гоголь сообразил, что он, притворившись бешеным, избегнет наказания и причинит большие хлопоты и испуг начальству и доктору. Само собою разумеется, что Гоголь скверно изобразил "бешенство", так как не видел душевнобольных, но для начальства и доктора, также не знавшего психиатрии (а в то время ее никто не знал), верного изображения "бешенства" и не требовалось.

Вот все, что можно сказать об отрочестве Гоголя; на основании имеющихся у нас сведений мы можем заключать, что в этом возрасте проявились лишь некоторые особенности его характера, его нервной организации. Гоголь так резко не походил на обыкновенных людей, его организация была так своеобразна, что с уверенностью можно утверждать, что в самой лучшей школе самые опытные педагоги не разгадали бы этого отрока, не могли бы существенно влиять на его развитие. Гимназия высших наук укрепила здоровье гениального отрока, кое-чему его научила; большое ей спасибо за это.

Примечания

1 Лавровский. Гимназия высших наук. Т. III. 1874. С. 157.

4 Ladd. Psychologie. P. 564-569.

5 Davis. Elements of Psychologie. Р. 284—286.

Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11