Чиж В. Ф.: Болезнь Н. В. Гоголя

Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

Примечание от администрации сайта: между врачами-психиатрами нет однозначного и единодушного мнения по поводу наличия психических расстройств у Гоголя. Читателям следует принимать информацию о психическом здоровье писателя как версии, а не как факты.

Болезнь Н. В. Гоголя

Глава I

Давно я считал необходимым изучить болезнь Н. В. Гоголя и определить ее влияние на творчество гениального автора "Мертвых душ". Наш великий критик в своем знаменитом письме к Гоголю писал: "Или вы больны и вам надо спешить лечиться, или — не смею досказать моей мысли..." То же самое высказал С. Т. Аксаков в письме к И. С. Аксакову1. "Если б я не имел утешения думать, что он на некоторых предметах помешался, то жестким бы словом я назвал его". Ясный ум и благородное сердце подсказали и Белинскому, и Аксакову верное объяснение характера Гоголя и его "Выбранных мест из переписки с друзьями". Глубокое уважение как к самому Гоголю, так и к этим двум благородным пионерам нашего просвещения обязывает психиатра ответить на вопрос, так категорически поставленный Белинским, объяснить, насколько был прав идеально честный С. Т. Аксаков. Следовательно, психиатрическое изучение жизни и произведений Гоголя имеет не только научный интерес, но и большое нравственное значение. В самом деле, вопрос о том, был ли болен психически Гоголь, как ни интересен в научном отношении, не имел бы общественного значения, если бы Белинский и Аксаков не считали единственным оправданием Гоголя то, что он психически болен. Психиатр должен изучить и объяснить жизнь и произведения Гоголя главным образом для того, чтобы снять с памяти многострадального гениального автора "Мертвых душ" те тяжелые обвинения, которые с такой душевной тоской были вы сказаны нашим великим и по уму, и по благородству характера критиком.

Очевидно, что если Гоголь не был психически болен, то мы вместе с Белинским даже не смеем "досказать своей мысли". Громадное влияние произведений Гоголя на развитие всего нашего просвещения положительно обязывает русского психиатра объяснить с психиатрической точки зрения жизнь Гоголя, чтобы правильно осветить нравственный облик нашего великого сатирика, дать правильное объяснение причины тех его поступков, которые вызвали негодование лучших его современников. Понимая именно так задачу психиатра, я долго не решался приняться за этот труд; я все ждал, что более меня компетентные авторы объяснят с психиатрической точки зрения жизнь и произведения Гоголя; я ясно сознавал, что для такого труда недостаточно знания учебников психиатрии, а необходимо продолжительное самостоятельное изучение душевнобольных, глубокое знание психологии и, наконец, вдумчивое отношение к предмету. Кроме того, эта задача представляла много затруднений ввиду отсутствия полной биографии Гоголя и полного собрания его писем.

Крайне обстоятельный труд В. И. Шенрока "Материалы для биографии Гоголя" и изданные под его редакцией "Письма Н. В. Гоголя" в значительной степени облегчили для психиатра изучение жизни автора "Мертвых душ". Все воспоминания и вообще вся литература о Гоголе разработана Шенроком так полно, что изучение источников очень мало дополняет сведения, собранные этим почтенным исследователем, почему я почти исключительно цитирую труд Шенрока, и только очень редко приходится прибегать к ссылкам на источники. Изучив "Письма Н. В. Гоголя" и всю литературу о Гоголе, я, однако, не нашел возможным приступить к настоящему труду, во-первых, потому, что ожидал новых сообщений о Гоголе по поводу пятидесятилетия со дня его кончины, во-вторых, потому, что некоторые вопросы для меня не были совершенно ясны. Поэтому я не мог, при всем моем желании, закончить этого труда в 1902 году. Появившееся в этом году исследование д-ра Н. Н. Баженова "Болезнь и смерть Гоголя" задержало окончание моего труда, так как я должен был еще раз проверить мои выводы, для того чтобы объяснить себе значительное разногласие между взглядом д-ра Баженова и моим.

Полагаю, что мой труд не окажется лишним после исследования д-ра Баженова уже потому, что, соглашаясь в общем с д-ром Баженовым, я, кроме того, что высказано было этим автором, нахожу в Гоголе много патологических проявлений, о которых не говорит д-р Баженов. Мой труд, по моему мнению, дополняет исследование этого автора и потому в значительной степени подтверждает справедливость основного взгляда д-ра Баженова, так же как и его исследование подтверждает справедливость моего основного вывода. В самом деле, если у кровати больного два врача, соглашаясь, что пациент болен, в зависимости от степени своей опытности, своих знаний, наконец, своих способностей несколько иначе понимают болезнь — один находит меньше болезненных явлений, другой больше, — то из этого не следует, что пациент здоров и оба врача ошибаются; весьма естественно, что, изучая такое сложное явление, как болезнь, один врач больше обращает внимание на какое-либо одно ее проявление, а другой замечает большее число симптомов болезни. Конечно, я не могу решать, кто из нас, д-р Баженов или я, правильнее понял болезнь Гоголя, да это разногласие и не имеет большого значения, как ввиду того, что в основном выводе мы согласны, так и потому, что я преследовал другую цель, чем д-р Баженов.

Точный, определенный диагноз болезни Гоголя, по моему мнению, не имеет большого значения, да и едва ли возможен. В современной психиатрии нет не только общепризнанной классификации, но даже и номенклатуры болезней, а потому в зависимости от школы, к которой принадлежат психиатры, от личных воззрений ставятся на основании одних и тех же признаков несколько различные диагнозы. Я уверен, что, если бы Гоголь жил теперь и был исследован несколькими психиатрами, получилось бы некоторое разногласие в их диагнозах, а ведь наши сведения о болезни Гоголя весьма неполны, и потому и невозможен определенный, точный диагноз его болезни. Да и какое значение имеет такой диагноз; в самом деле, разве не все равно, страдал ли он периодической меланхолией, или круговым помешательством, или наследственным помешательством (folie heriditaire) в смысле Мореля, или, как теперь говорят, дегенеративным помешательством. Спорить о диагнозе болезни гениального писателя пятьдесят лет спустя после его смерти, мне кажется, не имеет смысла, так как проверить справедливость мнений мы не можем, и потому каждый может оставаться при своем мнении.

Психиатрическое изучение жизни и произведений Гоголя, думаю я, должно преследовать другую задачу, а именно указанную нам Белинским. Поэтому я, не задаваясь целью точно диагностировать форму душевной болезни Гоголя, изучал все патологические явления у Гоголя, начиная с его детства. Прежде всего, конечно по возможности, нужно выяснить состояние здоровья его родителей, определить унаследованные свойства его организации.

Патологические проявления организма Гоголя имеют значение, лишь поскольку они проявлялись в его поступках и в его произведениях, а что некоторые поступки и некоторые особенности его творчества зависели от его патологической организации, это было вполне ясно многим друзьям и знакомым Гоголя, которые не иначе могли объяснить причуды Гоголя, как тем, что у него "что-то тронулось в голове... вся Москва была о нем такого мнения"2. Психиатры и должны объяснить, как развивались и как проявлялись патологические симптомы, в чем они, собственно, состояли и почему они давали право думать друзьям Гоголя, что у него "что-то тронулось в голове". Особенно важно анализировать и проследить развитие этих симптомов для того, чтобы объяснить, насколько они обусловили те поступки Гоголя, которые вызывали бы негодование, если бы совершивший их был здоров.

как человека больного, не может быть понятна без психиатрического ее изучения; в самом деле, каких неправдоподобных гипотез не высказано было биографами Гоголя для объяснения его поездки в Любек, для объяснения раннего прекращения его творческой деятельности; писалось и о любви к Россете, и об огорчении от неуспеха "Ганца Кюхельгартена", а Кулиш объясняет раннее прекращение творческой деятельности Гоголя так: "Смерть Пушкина положила в жизни Гоголя резкую грань...

При жизни Пушкина Гоголь был одним человеком, после смерти сделался другим". Много писали о мистицизме Гоголя, утверждали, что мистицизм отвлек его от художественной деятельности, хотя так ясно, что Гоголь мистиком никогда не был, и для Вогюэ не могло быть и сомнения в несправедливости такого мнения. Действительно, можно лишь удивляться, как возникло убеждение о мистицизме Гоголя. Одним словом, изучение биографии Гоголя с психиатрической точки зрения должно объяснить всю его жизнь, должно указать на те заблуждения биографов Гоголя, которые зависят от их незнания психиатрии. Лучший биограф Гоголя В. И. Шенрок вполне сознавал необходимость психиатрического изучения биографии Гоголя, и действительно, разве может быть понятна жизнь человека больного лицам, не изучавшим психиатрии.

Само собой разумеется, что, если бы душевная болезнь Гоголя не влияла на его творчество, не отразилась бы на его художественной деятельности, психиатрическое изучение биографии Гоголя имело бы мало значения. В самом деле, разве для понимания произведений Альфреда де Мюссе нужно знать, какие патологические проявления представлял его организм. Совершенно иначе обстоит дело по отношению к Гоголю; биографы не объяснили нам и, конечно, не могут объяснить, почему гениальный сатирик не закончил "Мертвых душ", почему он написал "Выбранные места...", "Авторскую исповедь", почему любовь не играет никакой роли в его произведениях, почему отрывок "Рим" так краток и, нужно прямо сказать, так слаб. Именно художественная деятельность Гоголя не вполне понятна, потому что его патологическое состояние весьма резко отразилось на его художественной деятельности. Конечно, не дело психиатра оценивать художественные достоинства произведений Гоголя, объяснять их; это сделано вполне компетентными критиками, выводами которых психиатр должен пользоваться. Психиатрическое изучение жизни и произведений Гоголя потому именно так важно, что объясняет многое и в поведении, и в деятельности автора "Мертвых душ". Пора наконец опровергнуть легенду о каком-то переломе в жизни Гоголя, об изменении его творческой деятельности.

Настоящая работа мне представилась особенно трудной, потому что психиатр обязан объяснить не только жизнь Гоголя, но и влияние болезни на его творчество, а это задача весьма-весьма нелегкая; тут недостаточно знания психиатрии, а необходимо изучение весьма обширной литературы о Гоголе.

Из вышеизложенного ясно, почему я предназначаю настоящий труд не для врачей, а для всех интересующихся произведениями Гоголя. Я не думаю, чтобы узкоспециальное исследование о болезни Гоголя могло иметь серьезное значение; для психиатров понятны патологические явления в организме Гоголя, а споры о точном диагнозе его болезни бесплодны по существу. Поэтому я не нашел возможным придать настоящему труду узкоспециальный характер, поместить его во врачебном организме. Жизнь и произведения Гоголя серьезно интересуют многих образованных людей, а особенно лиц, изучающих русскую литературу. Вот именно для этих лиц мною обработан настоящий труд; в уверенности, что он уяснит многое в жизни Гоголя, объяснит те особенности его творчества, которые зависели от болезни.

"Твое дело — вопрошать природу, а ты заставляешь ее лгать или боишься ее собственных объяснений" (Дидро Д. Мысли об истолковании природы); поэтому я не имею права обходить вопросы, затрагивать которые крайне тягостно ввиду благоговения к гению Гоголя; при всем моем нежелании касаться вполне интимных сторон его жизни, а также несимпатичных черт его характера я не мог обойти молчанием, ввиду их большого значения с психиатрической точки зрения. Глубокое уважение к плодотворной деятельности Гоголя, восхищение его чудными художественными произведениями служат ручательством того, что я только ввиду крайней необходимости и любви к истине говорю об отрицательных сторонах характера и деятельности автора "Мертвых душ", в полной уверенности, что психиатрическое изучение его жизни и произведений даст нам вместе с С. Т. Аксаковым "утешение думать", что многострадальный Гоголь не ответствен, в силу своей болезни, за свои дурные поступки.

Наши сведения о здоровье родителей Н. В. Гоголя недостаточно точны и полны для того, чтобы могли служить для объяснения патологической организации гениального автора "Мертвых душ". Мы, конечно, никогда не будем обладать необходимыми для нас сведениями, потому что не только состояние здоровья лиц давно умерших, но даже наших знакомых остается нам часто неизвестным. Особенно скрываются нервные и душевные расстройства, и, например, Мёбиус не мог получить точных сведений о здоровье родителей Ницше3.

Нам известны лишь три обстоятельства, которые могли оказать влияние на здоровье Н. В. Гоголя: первое — это болезнь Василия Афанасьевича Гоголя; второе — нервность Марьи Ивановны Гоголь; третье — ее молодость, когда она родила своего знаменитого сына.

По всей вероятности, Василий Афанасьевич страдал туберкулезом и умер от этой болезни; по словам М. И. Гоголь, "до женитьбы у него два года была лихорадка, от которой его вылечил известный в то время доктор Трахимовский" (Шенрок). Однако это было не выздоровление, а улучшение, легко объяснимое тою благоприятной обстановкой, в которой жил больной. Наконец, наступило, как это обыкновенно бывает, ухудшение; Василий Афанасьевич хворал несколько лет, наконец болезнь приняла неблагоприятное течение. "Муж мой,— говорит Марья Ивановна,— болел в продолжение четырех лет, и, когда пошла кровь горлом, он поехал в Кибинцы, чтобы посоветоваться с доктором". Горловое кровотечение — явление весьма характерное для туберкулеза легких, т. е. чахотки. Дальнейшим подтверждением такого распознавания болезни Василия Афанасьевича может служить его письмо: "... мне хорошо, но грудью страдаю ужасно и спать едва могу"; так именно жалуются на свое страдание умирающие чахоточные. Как и большинство чахоточных, он не понимал серьезности своего положения и уже в безнадежном состоянии поехал в Лубны лечиться, с полною уверенностью на успех; после непродолжительного лечения в Лубнах Василий Афанасьевич скончался на сорок четвертом году жизни; даже в Лубнах он интересовался хозяйством, что еще раз подтверждает, что он не понимал опасности своего положения.

Несмотря на неполноту наших сведений о болезни В. А., едва ли можно сомневаться, что он умер от чахотки; общая картина болезни, весьма характерные для чахотки припадки и, наконец, отношение больного к болезни — все это дает нам право думать, что отец нашего гениального писателя страдал туберкулезом.

— физически слабый человек с узкими плечами, впалой грудью; он всегда был худощав и никогда не имел вполне здорового, свежего цвета лица. Едва ли можно сомневаться, что слабая физическая организация имела громадное значение во всем развитии Н. В. Гоголя, во всей его жизни, в складе его характера, в образе жизни.

Туберкулез отца может быть причиной вырождения, патологической организации всех или некоторых детей; несомненно, что у отца, умершего от туберкулеза, могут быть вполне здоровые дети. Поэтому следует ограничиться предположением, что туберкулез В. А. Гоголя мог быть причиной патологической организации нервной системы, или вырождения, его великого сына; с большим правом мы можем объяснить слабость организма Н. В. Гоголя чахоткой его отца. Сильным подтверждением такого предположения служит большая смертность детей В. А. Гоголя: из двенадцати детей осталось в живых только пятеро; конечно, большая смертность бывает между детьми вполне здоровых родителей, но все же она, особенно если дети погибают в первые годы жизни, чаще бывает у детей, происходящих от больных родителей.

И. Гоголь, не относились к ней с необходимою для точного наблюдения объективностью, в чем, конечно, их нельзя упрекать; и ее личное обаяние, и ореол матери гениального писателя лишали ее знакомых необходимой для наблюдения объективности. Несомненно, что М. И. Гоголь обладала благородным характером, чуткой ко всему прекрасному душой; она умела любить и могла возбуждать любовь; она, несомненно, обладала живым, весьма гибким умом и была хорошо образована, принимая во внимание условия ее жизни. Поэтому я считаю решительно невозможным даже предположение, что М. И. Гоголь страдала душевной болезнью; нет сомнения, что до конца жизни эта чудная женщина сохранила психическое здоровье и никогда никакой душевной болезнью не страдала.

Вместе с таким категорическим заключением мы, однако же, не можем отрицать, что М. И. Гоголь была наделена нервной, патологической организацией; говоря иначе, это не была вполне здоровая, нормальная или обыкновенная женщина, что, конечно, никоим образом не уменьшает нашего уважения и симпатии к матери гениального писателя. Нельзя не обратить внимания на неустойчивость и резкие смены ее настроения и зависящего от настроения поведения; то она, не сходя с места, не меняя позы, целые часы думала неизвестно о чем, причем лицо ее становилось безжизненным, то была весела, оживленна и подвижна. Конечно, и у всех настроение меняется, на всех нас нападает вялость, сменяющаяся подвижностью, но у М. И. Гоголь неподвижность и мечтательность достигали до такой степени, что обращали на себя внимание лиц, ее знавших. Очевидно, что в этом отношении она отличалась от большинства; мы не можем судить, насколько патологический характер имели эти необусловленные внешними причинами смены настроения; может быть, неподвижная мечтательность Марьи Ивановны зависела от навязчивых идей, может быть, от обманов чувств, может быть, эти смены настроения и не имели такого тяжелого характера. Бесспорно, что у лиц, наделенных патологической организацией нервной системы, без всякой внешней причины происходят резкие колебания настроения: полная апатия сменяется оживлением; вдруг без всякой причины субъект чувствует слабость, общую вялость, полное равнодушие ко всему, ему тяжелы всякое усилие, всякая перемена. Также без всякой внешней причины развивается оживление: субъект чувствует себя хорошо, ему кажется все легким, он становится подвижен, разговорчив, ищет новых впечатлений; оба состояния исчезают также без всякой внешней причины. Эта же неустойчивость настроения М. И. Гоголь выражалась и в том, что она легко впадала в отчаяние, "что повторялось впоследствии нередко, так как по природной доброте она горячо принимала к сердцу не только собственные несчастья, но и горе близких лиц" (Шенрок. Т. I, с. 53).

Меньшее значение имеет мнительность и подозрительность М. И.; притом мы не знаем, насколько она отличалась в этом отношении от той среды, в которой жила. Бесспорно, что М. И. была крайне мечтательна и поразительно непрактична, чем, конечно, и можно только объяснить, что она оставляла почти без средств горячо любимого сына, хотя ее имение при мало-мальски умелом хозяйстве давало бы достаточный для безбедного существования доход. Поразительная непрактичность М. И. едва ли может быть объяснена воспитанием; она была воспитана, как и все, а ведь немало вдов помещиц настолько удовлетворительно вели свое хозяйство, что помогали своим сыновьям в первые годы их службы.

"вы пошли доискиваться правды у кочующего лавочника, приехавшего на ярмарку". Мать, горячо любящая единственного сына, накупает ненужный хлам, а сын ее бедствует в Петербурге; М. И. не была глупа в обычном смысле этого слова; напротив, это была богато одаренная натура, но нужно думать, что мышление М. И. вполне зависело от чувствований, от непосредственных впечатлений; она не была наделена волей, не управляла в должной мере ходом мышления.

Понятно, что М. И. гордилась своим сыном, рассказывала о его славе, хвалила его произведения, уверяла себя, что ее сын известен Государю и т. п.; материнская любовь даже и более уравновешенных, чем М. И., матерей, лишает возможности критически относиться к детям. При том же М. И. имела полное право гордиться своим сыном и мало преувеличивала его славу.

В конце концов, мы так мало знаем о здоровье М. И., что должны ограничиться самым общим заключением: М. И. была женщиной нервной, натурой неуравновешенной; при большой мягкости сердца, чуткости она не обладала деловыми способностями, мало была способна к спокойной рассудочной деятельности; фантазия у нее была сильно развита. Она казалась странной, прямо-таки ненормальной Данилевскому и Трахимовскому; последний сообщает, что "М. И. Гоголь вместе с тем была крайне впечатлительна и подозрительна: бывали дни, недели, целые месяцы, когда впечатлительность М. И. доходила до крайних пределов, достигала почти болезненного состояния". Гениальный сын, конечно, заметил болезненность своей матери и в письме к сестре Анне Васильевне от 12. IV. 1839 г. пишет: "Слава Богу, наша маминька физически совершенно здорова. Я разумел душевную и умственную болезнь; о ней была речь".

Необходимо, однако, принимать во внимание, что М. И. Гоголь овдовела тридцати двух лет; несомненно, что раннее вдовство очень сильно влияет на здоровье нервной системы; особенно сильно было влияние этого обстоятельства на здоровье нервной, ненормальной Марьи Ивановны; весьма возможно, что, если бы не было этого крайне неблагоприятного для здоровья нервной системы обстоятельства, "нервность" М. И. не достигла бы такой крайней степени. На основании собственных, достаточно многочисленных, наблюдений я придаю большое значение раннему вдовству.

Мы не знаем, какой душевной болезнью страдал племянник Н. В. Гоголя, Трушковский, а потому тот факт, что племянник страдал душевной болезнью, еще не дает нам достаточно оснований, чтобы судить о вырождении в семье Гоголей; может быть, Трушковский страдал приобретенной душевной болезнью; возможно, что патологическая организация была унаследована и от отца.

что между детьми очень молодых матерей относительно много слабых и хилых. Весьма возможно, что слабое телосложение Н. В. Гоголя, его хилое здоровье, хотя отчасти зависит от крайней молодости его матери. Однако мы не обладаем точными наблюдениями, указывающими, что молодость матери может быть причиной вырождения и слабости здоровья потомства. Еще менее оснований мы имеем утверждать, что молодость матери может быть причиной патологической нервной организации потомства; это возможно, но не доказано.

М. И. было пятнадцать лет, когда она родила великого сатирика; у других детей не было нервных расстройств; поэтому можно с некоторым основанием объяснить патологическую организацию нервной системы и вообще хилое здоровье Н. В. Гоголя крайней молодостью его матери.

Таким образом, наши скудные сведения о здоровье родителей Н. В. Гоголя не дают нам права давать какие-либо категорические заключения; мы знаем, что состояние здоровья родителей нередко влияет на здоровье потомства; у вполне здоровых родителей могут быть больные дети, и наоборот: у больных родителей бывают здоровые дети. Сестры Н. В. Гоголя, по крайней мере младшие, до старости пользовались удовлетворительном здоровьем, а Н. В. Гоголь бесспорно был болезненный человек.

Гораздо важнее выяснить, что в биологическом отношении унаследовал Н. В. Гоголь от своих родителей; выяснить, можно ли биологически объяснять гениальность Н. В. Гоголя как дар унаследованный, или же гениальность автора "Мертвых душ" не может быть объяснена законами наследственности, следовательно, должна считаться случайным, чисто индивидуальным уклонением.

Отец Н. В. Гоголя был человек обыкновенный; он не выдавался из среды, в которой жил, не достиг совершенства в каком-либо роде деятельности; он не захотел закончить своего образования, пробовал служить, но без успеха, ревностно занимался хозяйством, но хозяином был плохим. Он писал недурные пьесы для театра Трощинского, но эти пьесы были очень далеки от совершенства и не обратили на себя внимания; он писал стихи, но ведь было время, когда все, кому нечего было делать, писали плохие стихи. Говорят, он был хороший рассказчик; приходится верить этому показанию.

ни деловитостью.

Гениальный сын унаследовал от добродушного и ласкового отца только хилое здоровье и, может быть, патологическую организацию нервной системы; едва ли можно утверждать, что В. А. Гоголь передал свою способность хорошо рассказывать; во-первых, весьма сомнительно, чтобы такая способность или такое свойство передавались по наследству. По крайней мере между детьми известных ораторов и актеров хороших рассказчиков не больше, чем между детьми лиц, не обладавших этой способностью. Во-вторых, едва ли Н. В. Гоголя можно считать хорошим рассказчиком; он был гениальный чтец своих гениальных произведений, неподражаемый и, может быть, гениальный рассказчик смешных, по преимуществу "непечатных", анекдотов, но вообще он не обладал выдающимся даром слова и не говорил хорошо ни о чем, кроме той области, которую постигал в совершенстве в силу своей исключительной и односторонней гениальности. Также едва ли можно допустить, что В. А. передал своему сыну свой литературный талант. Уже не говоря о том, что талант В. А. был крайне посредственный, едва ли можно найти что-либо, кроме внешнего сходства, между невинными, от нечего делать написанными для забавы богатого родственника и его гостей театральными пьесами В. А. Гоголя и "Ревизором".

Вообще, Н. В. Гоголь ни в чем не походил на своего благодушного отца; отец был доволен своей жизнью, вполне мирился с окружающей обстановкой. Гениальный сын всегда стремился вперед, никогда не мирился с действительностью; отец был благодушен и любил всех и все, сын был практичен и деловит; отец был ленив, сын был трудолюбив и деятелен, насколько это позволяло его слабое здоровье. Отец наслаждался жизнью, как ни скромна была его доля счастья, сын мог бы иметь все в жизни и не наслаждался никогда жизнью, потому что по своему темпераменту не мог наслаждаться жизнью. Отец провел жизнь, как праздник, для гениального сына жизнь была страдание, прерываемое короткими моментами восторгов, о которых В. А. Гоголь и мечтать не мог. Чтобы оценить, насколько сын не походил на отца, необходимо принять во внимание, что отец для своего времени был так же, если не лучше, образован, чем сын.

Вообще нечасто сын так мало похож на отца, как автор "Мертвых душ" на В. А. Гоголя. Можно сказать, что Н. В. Гоголь был такой же плохой хозяин, как и его отец, но с этим решительно нельзя согласиться. Н. В. Гоголь не занимался хозяйством, потому что небольшое имение матери не могло его даже интересовать; но, если бы ему пришлось заняться хозяйством, он был бы прекрасный хозяин, так как обладал главным свойством хорошего хозяина — узнавать и подчинять себе людей. Можно, конечно, говорить, что В. А. Гоголь имел влияние на своего сына как человек образованный и даже литературный. Хотя это уже выходит из сферы моей специальности, могу заметить, что образование отца имело влияние лишь на внешнюю жизнь Н. В. Гоголя: если бы он вырос в необразованной семье, он мог бы заглохнуть, его гений от этого был бы нам неизвестен, но все-таки Н. В. был бы гениальным человеком.

Бесспорно, что чем более Н. В. Гоголь походил бы на своего отца, тем легче бы ему жилось; страдальческая жизнь Н. В. Гоголя убедительно доказывает нам, что он унаследовал от чахоточного отца только хилое здоровье.

это сходство. И у матери, и у сына была сильно развита духовная жизнь; это были духовные натуры, если можно так выразиться; М. И. Гоголь, так же как и ее сын, обладала натурой высшего порядка. Конечно, все это неопределенно, но ведь мы и не можем точнее определить сходство сына и матери, оба они не были вульгарны, это были не монеты, похожие все друг на друга, а медали хотя и разной величины, но обе из благородного металла. Если мы обратим внимание, что М. И. Гоголь всегда горячо любила своего гениального, но едва ли приятного в семейном кругу сына, мы не можем отказать этой старосветской помещице в большой душевной чуткости. Душевность, чуткость, способность любить — все это свидетельствует о высокой душе М. И. Гоголь; эта духовность была унаследована сыном.

Этим и кончается сходство М. И. Гоголь с ее сыном. Он не унаследовал от матери ни ее любвеобильности, ни ее кротости, ни ее непосредственного сердечного интереса к жизни, ни ее покорности судьбе, ни ее непрактичности, ни ее душевной простоты и прекрасной наивности. М. И. Гоголь обрисована и в ее письмах, и в письмах Н. В. Гоголя, и в воспоминаниях друзей ее знаменитого сына весьма хорошо, и потому едва ли можно сомневаться, что сходство между ним и матерью было весьма невелико, а главное неопределенно. Такое заключение подтверждается и тем, что живая связь между матерью и сыном, несмотря на их взаимную любовь, скоро порвалась, зато оба часто и много писали друг другу. Н. В. Гоголь поленился в 1839 году съездить к матери и выписал не выезжавшую далеко старушку мать в Москву, да еще в чужой дом. Едва ли радость М. И. Гоголь при свидании с сыном много отличалась от того душевного состояния, которое переживала мать Базарова, когда этот последний приезжал домой. М. И. Гоголь жилось гораздо легче, чем ее сыну; так же как и ее муж, она обладала жизнерадостностью и умела довольствоваться немногим. Ей хотелось увеличить доходы своего имения, но и хозяйственные неудачи она переносила легко; только чутким материнским сердцем она понимала, но, конечно, лишь смутно, страдания своего великого сына, но стремления сына, сущность и причины его страданий были совершенно чужды ее натуре.

Что Н. В. Гоголь биологически ничего, кроме слабого здоровья не унаследовал от отца и очень мало унаследовал от матери, доказывается и тем, что все его сестры решительно ни в чем не походили на своего гениального брата. Они ничем не выдавались из среды, ничем не заявили своих способностей, прожили жизнь в той же среде, в которой родились, жили безмятежно и пользовались счастьем, насколько это удается обыкновенным людям. Гениальный больной брат и здоровые, похожие на своих родителей сестры были совершенно чужды друг другу; даже блестящее образование, полученное Анной и Елизаветой Гоголь благодаря их знаменитому брату, не выделило их из толпы, и для нас вполне понятно, что попытки Н. В. Гоголя приохотить своих сестер к литературному труду оказались безуспешны. Ничего безусловно выдающегося, ничего даже похожего на гениальность в хорошей, честной, даже скажем, умной семье Н. В. Гоголя не было, что и доказывается тем, что из этой семьи не вышло ни одного человека, хотя бы чем-либо выделившегося из толпы, хотя сколько-нибудь известного.

Таким образом, мы имеем право прийти к заключению, что гениальность автора "Мертвых душ" не была им унаследована, что в семье его не было ничего, что бы могло нам объяснить гений Н. В. Гоголя. Еще раз мы видим, что гений родился в самой обыкновенной, почтенной семье; между предками и сестрами Н. В. Гоголя не было ни одного лица, обладавшего выдающимися способностями. Мы можем утверждать, что гений может родиться в каждой семье, без всякой подготовки; гений это какое-то случайное, непонятное нам уклонение. Биография Н. В. Гоголя еще раз подтверждает нам, что мы решительно не знаем ни биологических, ни психологических условий, способствующих развитию гения. Особенно убедительно это положение подтверждается биографией Н. В. Гоголя; не только своей гениальностью, но и всей своей организацией, всем своим духовным складом он отличался от своего семейства. Он во всем, по отношению к собственному семейству, был исключительным явлением; следовало бы сказать, что гениальность — это какое-то уродство, но это слово имеет дурной смысл. Пока мы должны довольствоваться этим словом, так как оно лучше других выражает все то немногое, что мы знаем о происхождении гениев. Н. В. Гоголь не был похож ни на отца, ни на мать, его гениальность не была дальнейшим развитием способностей, имевшихся в его семье; почему-то, по непонятным нам причинам, в почтенной, благодушной семье родился гениальный сатирик. Поневоле нам приходится гениальность Н. В. Гоголя объяснить болезнью, так как только болезнь может нам объяснить такое резкое уклонение, такое существенное отличие. В самом деле, чем же иначе можно объяснить тот несомненный факт, что Н. В. Гоголь и своими удивительными способностями, и своей организацией отличался от всех членов своего семейства? Только болезнь могла обусловить это столь полезное для всех нас уродство и уклонение от типа. Унаследованное вырождение или болезни, перенесенные в детстве, или же, что наиболее вероятно, то и другое вместе обусловили то уклонение в организации, то уродство в строении головного мозга, которое выразилось и в гениальности, и в особенностях характера Н. В. Гоголя. Иначе мы не можем объяснить гениальности Н. В. Гоголя: болезнь обусловила одностороннее развитие головного мозга, задержала гармоническое развитие всего головного мозга.

Патологическая организация нервной системы Н. В. Гоголя несомненна, и ею, или, говоря иначе, болезнью, мы можем объяснить гениальность автора "Мертвых душ". Остается не вполне выясненным, чем объясняется и болезнь, и гениальность Н. В. Гоголя: унаследованным вырождением или случайным заболеванием в детском возрасте, но ведь это и не имеет большого значения.

есть патологическое уклонение от типа, все же остается невыясненным главное: какие болезни и каким образом обусловливают гениальность, какие уклонения мозга бывают у гениальных людей.

Однако такое объяснение имеет и некоторую ценность, так как благодаря ему нам вполне ясна ошибка биографов, старающихся объяснить гениальность характером родителей, воспитанием, влиянием среды и т. п. Все такие попытки совершенно несостоятельны, как в том убеждает нас жизнь Н. В. Гоголя; ни среда, ни характер родителей, ни воспитание, ни впечатления детства, ни образование — одним словом, ничто, кроме болезни, не может объяснить нам удивительных способностей Н. В. Гоголя.

Вообще, воспитание, влияние родных и друзей очень мало воздействуют на гениальных людей; жизнь Н. В. Гоголя может служить этому хорошим подтверждением. В. А. Гоголь имел самое ничтожное влияние на своего сына, в чем, конечно, нельзя его обвинить; гениальный сатирик сам перевоспитал себя, развивался вполне самостоятельно. Биографы обычно стараются объяснить жизнь и творчество гения воздействиями на него среды, забывая, что гений и воспринимает, и перерабатывает иначе, чем мы, обыкновенные люди; гений именно отличается и крайней самостоятельностью, и громадной своеобразностью.

Примечания

3 Möbius. Über das pathologische bei Nietzsche. 1902 г.

Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11