Глава пятнадцатая
ДОМОРОЩЕННЫЙ ФИНАЛ
На высоком крыльце восседал сам Дмитрий Прокофьевич посреди цветущей гирлянды разряженных зрительниц; позади них плотной стеной теснились зрители, военные и штатские; а под крыльцом, вокруг арены действия - огромного шестидесятиведерного чана, до краев налитого водой, - шумно толпились зеваки из меньшой братии: дворни и прислуги.
- Старики и бабы - назад, хлопцы - вперед и слушай! - раздался с вышины крыльца внушительный голос хозяина-царька. - В ознаменование нынешнего дня и ради вящего плезира любезных гостей моих имеет быть сейчас между нами, ребята, мирная баталия, состязательное ратоборство. Вот у меня, видите, кошелек с червонцами. Они - ваши, но должны быть заслужены, добыты из чана. Раз! два! три!
Три червонца, один за другим, сверкая в лучах вечернего солнца, полетели в середину чана и с плеском исчезли под взбрызнувшей водяной гладью.
- Только имейте в виду, ребята, - предупредил еще Дмитрий Прокофьевич, - что все три червонца должны быть добыты зараз. Ну, что же, кто сделает почин?
Шушукаясь, подталкивая друг друга локтями, хлопцы в нерешительности толпились около чана.
- Почин дороже денег! Не я, так другой! - вызвался тут бойкий на вид чубастый малый и, протиснувшись к чану, стал было скидывать с плеч свитку.
- Не, не, хлопче, этого не полагается! - остановил его с крыльца властный барский окрик. - Полезай во всей амуниции.
- Полезай во всей амуниции! - злорадно загалдело кругом стоголосое эхо.
- Ну, и полезем, - отвечал хлопец, навалился животом на край высокого чана и с мешковатой ловкостью деревенского гимнаста, упражнявшегося уже раньше на плетнях и заборах, шлепнулся в воду обеими ногами.
Каскад брызг, которыми он осыпал при этом окружающих, вызвал у одних брань,у других хохот. Вода подходила молодчику почти под мышки, так что достать со дна чана червонцы не представлялось ему иной возможности, как окунувшись туда с головой.
- Господи, благослови! - произнес он, крестясь, и скрылся под водой.
Полминуты спустя, чубастая голова его вынырнула опять на поверхность. Вода бежала с него ручьями, но в каждой руке он вертел с торжествующим видом по золотому.
- Овва!
- Да сколько их у тебя? - спросил его с крыльца барин. - Никак только пара?
- Пара...
- А третий-то где же?
- Шут его знает! Шарил я по дну, да так и не нашарил: воздуха в жабрах не хватило.
Прекословить не приходилось. Сквозь зубы посулив кому-то дьявола, неудачник с понятным ожесточением бросил обратно в чан свою драгоценную добычу.
- Ты что там, болван, деда своего поминаешь? Вылезай вон, дай место другим!
Попытать свое счастье, действительно, двинулись к чану уже двое новых охотников и принялись пререкаться об очереди.
- Полно вам! Оба ужо поспеете выкупаться даром, - крикнул сверху барин. Кто из вас дух по рангу-то старше? Ты ведь, Василь?
- Я, батюшка ваше высокопревосходительство, - отвечал Василь, первый форейтор и фаворит барский.
- Ну, значит, и полезай наперед.
По своей профессии наловчившись одним прыжком взлетать на хребет коня, Василь с не меньшей легкостью перекинулся через край чана. Умудренный, однако, опытом предшественника, он, прежде чем окунуться, втянул в себя изрядный запас воздуха. Благодаря такой мере, он имел возможность пробыть под водой вдвое долее, и когда показался опять оттуда, то хотя и не мог произнести ни слова, но на ладони своей предъявил публике три блестящих кружочка.
- Ай да хват! Червонцы - твои! - возгласил Дмитрий Прокофьевич и ударил одобрительно в ладоши.
Гости кругом подхватили, а народ внизу так и заржал, заликовал. Десятки рук протянулись к счастливцу, чтобы помочь ему выбраться на сушу.
Успех одного подзадорил десяток других. Когда из барского кошелька три новых червонца полетели в воду, между состязающимися дошло чуть не до драки. Чтобы восстановить определенную очередь, Трощинскому пришлось вовсе устранить от конкурса самых задорных.
В какой-нибудь час времени чуть не двадцать человек перебывало в чане, но после форейтора Василя только трое с той же удачей. Два шута хозяйские - Роман Иванович и отец Варфоломей - стояли до сих пор под самым крыльцом безучастными зрителями и по временам лишь обменивались обычными колкостями.
- А что бы и тебе искупаться в золотой купели, семинарская крыса? - пристал опять Роман Иванович к своему сопернику на шутовском поприще.
- Оголтелый! - коротко огрызнулся последний, с суровой гордостью древнего циника запахиваясь в свой ветхий и неопрятный хитон.
- Фай, какой важный рыцарь! Аль чистоты своей жаль? "Пойдем в церковь!" - "Грязно". - "Ну, так в шинок!" - "Разве уже под тыном пройти".
Отец Варфоломей, лучше всякого другого знавший свою слабость к крепким напиткам, отозвался с тем же лаконизмом:
- Пустобрех!
- А ты кладезь мудрости: борода с локоток, а ума с ноготок!
- Ну, будет вам, дуракам, чинами-то считаться, - вступился тут в их перебранку Дмитрий Прокофьевич. - И то, patre illustrissime,1 отчего бы и тебе трех золотых не заработать?
на птицы небесные: не сеют, не жнут, а сыты бывают.
- Ай да птица! Подлинно райская! - подхватил Роман Иванович. А за райскую птицу, ваше высокопревосходительство, трех золотых, точно, маловато: у нее ведь очи-то завидущие, лапы загребущие, уста зелено вино пьющие.
- Что ж, на чарочку прибавлю парочку, - усмехнулся Трощинский и бросил в чан еще два червонца. - Ну, что же, patre? Долго ль нам еще ждать-то?
Несмотря на усмешку, слова его звучали так повелительно, что дальнейшее противоречие ни к чему бы не послужило.
- Бог вымочит, Бог и высушит, - покорно промолвил шут, подбирая полы рясы. - Подсобите, благодетели.
"Благодетели" нашлись, и он очутился в чане.
- Ненавидящие и любящие, простите мя! Пробыл он под водой сравнительно недолго; но вместо того, чтобы совсем приподняться, он, сидя в воде по горло, подышал немного и потом окунулся вторично. Когда вслед за тем кудластая голова его снова появилась из воды, в руке у него оказались все пять золотых.
- Ах, каналья прекомплектная! - воскликнул Трощинский. - Ты должен был добыть их за один прием.
- Он так жалок, mon oncle!2 Сложите гнев на милость!
Непреклонный в иное время в своих решениях старец окинул племянницу ласковым взглядом.
- Имениннице нет отказа. Можешь прикарманить! - коротко обратился он к шуту. - Ну-с, а теперь, государыни мои, не будет ли с вас сей материи? Не пора ль вам приукраситься и к танцам? Лови, ребята!
И на головы стоявшего внизу народа посыпалось оставшееся в барском кошельке золото. В последовавшей за этим нешуточной свалке было более помято ребер, чем подобрано червонцев. Но дикая забава была в духе времени и, судя по общему смеху, пришлась всем по душе. Впрочем, один не смеялся: Гоголь.
- Что это ты, Никоша, такой серьезный? - спросил его Данилевский.
- Да очень сконфужен.
- Тише, брат! Неравно сам услышит.
- Или это Олимпийские игры?
- Тише, говорят тебе...
Примечания
1
2 Дядя! (фр.)